Капитан Сорви-голова

— Раствор сулемы! Превосходное антисептическое средство!.. Я к вашим услугам, Сорви-голова… Так. Отлично. Теперь оботрем губкой лицо.

Прокалив затем на спиртовке свои инструменты, он направился к полковнику.

Раненые, лежавшие поближе, заворчали.

— Терпение, друзья! Позвольте мне прежде сделать операцию этому джентльмену. Кажется, он при смерти…

У превосходного врача была своеобразная манера преподносить больным горькие истины.

С помощью Жана Грандье и Фанфана он усадил раненого на кровати, поднял его рубашку и, обнажив торс, воскликнул:

— Великолепная рана, милорд! Можно подумать, что я сам нанес ее вам, чтобы мне легче было ее залечить. Нет, вы только взгляните! Третье правое ребро точно резцом проточено. Ни перелома, ни осколка! Одно только маленькое отверстие диаметром в пулю. Затем пуля прошла по прямой через легкое и должна была выйти с другой стороны. Нет?.. Куда же она, в таком случае, девалась? Странная история… Ба! Да она застряла в середине лопатки. Сейчас я извлеку ее… Потерпите, милорд. Это не больнее, чем когда вырывают зуб. Раз… два… Готово!

Глухой хрип вырвался из уст раненого; конвульсивным движением он до боли сжал руку сына.

Из раны брызнула сильная струя крови, и одновременно раздался тихий свистящий вздох.

— Чудесно, — продолжал хирург, — легкое освободилось… Дышите, полковник, не стесняйтесь!

Офицер глубоко вздохнул, в его глазах появилась жизнь, щеки слегка порозовели.

— Ну как, легче теперь, а?

— О да! Гораздо легче.

— Я так и знал!.. Ну, что вы теперь скажете, Сорвиголова? А? Терпение! Немного терпения, ребята…

Он говорил без умолку то по-английски, то по-голландски, то по-французски, но делал при этом все же гораздо больше, чем говорил. Обратившись к шотландцу, он произнес:

— Через три недели вы будете на ногах, милорд. Видите ли, эта маузеровская пуля — прелестный снарядец, и притом же чистенький, как голландская кухарка. Благодаря своей огромной скорости — шестьсот сорок метров в секунду! — он, как иголка, проходит через живую ткань, не разрывая ее. Ничего общего с этим дурацким осколочным снарядом, который все рвет и ломает на своем пути. Нет, решительно, маузеровская пуля очень деликатная штука… словом, a gentlemanly bullet 36.

И неумолчный говорун, ни на секунду не прерывая потока слов, вставил в отверстия, пробуравленные пулей при ее входе и выходе, большие тампоны гигроскопической ваты, пропитанной раствором сулемы, затем наложил на них обеззараживающие компрессы и закончил очередную перевязку словами:

— Вот и все! Диета? Супы, молоко, сырые яйца, немного сода-виски… А через восемь дней — ростбиф, сколько душа запросит. Благодаря вашей крепкой конституции у вас даже не повысится температура.

И, не дожидаясь благодарности, этот чудак крикнул: «Следующий!» — и перешел к другому больному.

— А вы, Сорви-голова и Фанфан, за мной!

Молодой лейтенант, изумленный этим потоком слов, но еще более восхищенный счастливым исходом дела, нежно обнял отца. А доктор и его случайные помощники продолжали обход.

На каждом шагу им приходилось сталкиваться с необычайно тяжелыми на вид ранениями. Современная баллистика 37 словно глумилась над современной хирургией.

Четыре дня назад один ирландский солдат во время стычки на аванпостах был поражен пулей, попавшей ему в самое темя. Пуля пронзила мозг, нёбо, язык и вышла через щеку. Положение раненого считалось безнадежным.

В той же стычке другой ирландец был ранен в левую сторону головы. Пуля прошла через мозг и также вышла с противоположной стороны 38.

— Ну, что вы на это скажете, молодые люди? — с гордостью воскликнул доктор. — В былые времена, при старинном оружии, головы этих молодцов разлетелись бы, как тыквы. А деликатная, гуманная маузеровская пулька сумела нежно проскочить сквозь кости и мозговую ткань, причинив моим раненым только одну неприятность: временно лишив их способности нести боевую службу.

— Сногсшибательно! — воскликнул Фанфан, не веря своим ушам.

— Изумительно, — согласился Сорви-голова.

— Через две недели они будут здоровы, как мы с вами! — торжествовал доктор.

— И даже без осложнений? — спросил Сорви-голова.

— Даже без мигрени! — ответил доктор. — Я, впрочем, опасаюсь, как бы один из них не стал страдать страбизмом.

— To-есть, попросту говоря, не окосел?

— Да, да, вот именно — не окосел. Именно так.

— Но какой же тогда смысл воевать, если мертвые воскресают, а убитые, восстав, получают возможность биться с новой силой? — изумился Жан.