Капитан "Старой черепахи"

Отъехав от заставы километров за четырнадцать, Бочкарев и Юдин вынуждены были спешиться: тропа на хребет оказалась загроможденной обломками скал — результат нового обвала.

С каждым шагом горные склоны становились все круче и все теснее сжимали лощину. Что-то необъяс­нимо грозное было в каменных громадах, вздымав­ших острые снеговые вершины к сумрачному осеннему небу.

Друзья молчали. Лишь однотонное цоканье под­ков раздавалось в суровой тишине. К седлу бочкаревского Орлика был приторочен длинный, тщательно завернутый в мешковину сверток. Подумать только, что именно им, Николаю Бочкареву и Ивану Юдину, выпало доставить его в Н-ск!..

Высоко на скале сидел снежный гриф. Глядя на всадников, он медленно поворачивал лысую, при­плюснутую голову. Из-за камней выскочил горный баран и спугнул безобразную птицу. Гриф взмахнул крыльями и стал парить над ущельем.

— Падаль выискивает, — нахмурился Николай.

— До чего же он, гад, противный! — сплюнул Иван...

Наконец они преодолели каменную осыпь, и Боч­карев — он был назначен старшим — скомандовал:

— По коням!..

Однако часа через два снова пришлось спешиться: нужно было перебраться через среднее течение лед­ника Катыльчек, чуть ли не сплошь усыпанного море­нами и пересеченного глубокими трещинами, а потом взбираться по крутой тропе.

И странно было видеть рядом с ледником строй­ную, будто подстриженную садовником, серебристую ель и корявую, низкую яблоньку.

Целый день поднимались Бочкарев и Юдин на хребет. На бурых каменистых склонах не было уже ни елей, ни диких яблонь, одна приземистая арча все еще не хотела сдаваться холоду, прижимаясь узло­ватыми ветвями к замшелым скалам.

Тучи висели в несколько этажей: и внизу, скрывая долину, и над головой, обсыпая друзей то мелким, словно из сита дождем, то снежной крупой, то про­мозглой туманной изморозью. Короткие дубленые полушубки и стеганые ватные брюки не спасали от пронизывающего ветра.

Неподалеку от тропы потускневшим зеркалом блеснуло небольшое озерцо, подернутое мелкой рябью. Юркий ручей выбегал из него, бесстрашно спрыгивая в пропасть. Может быть, это исток какой-то могучей реки?..

С каждым шагом подъема на хребет дышится все труднее и труднее. Ноги, будто ватные, подкаши­ваются, коленки трясутся. В висках тяжело, резкими толчками пульсирует кровь. В ушах беспрерывный, то стихающий, то нарастающий звон. Холодно, а пот струится из-под суконного шлема, как в сорока­градусную жару.

Присесть бы, вытянуть ноги и не двигаться. Ка­кое это блаженство — вытянуть ноги и не двигаться! Иван шагал почти механически, как заведенный. Он совсем обессилел, и, кажется, никогда еще ему не было так плохо. А Николаю хоть бы хны — мар­ширует, как на параде...

Иван не догадывался, что виной всему ветер. Он дул все яростнее, обрушиваясь с перевала, принося из верхних слоев атмосферы еще более разреженный воздух.

— Передохнем малость, — предложил вдруг Боч­карев. Он оглянулся, и Иван увидел: лицо у товарища бледнее бледного и тоже все в каплях пота.

— Вот он, Северный хребет! — неестественно улыбнулся Николай.

— А ты... ты крепись... Скоро книзу полезем... Легче станет, — подбодрил Иван, хотя только что сам собирался умолять Николая присесть минут на пять и не мог без передышки произнести двух слов.

— Лошадям невмоготу, — виновато произнес Ни­колай.

Вытянувшись на мокрых камнях, Иван сразу по­чувствовал облегчение и ни за какие коврижки не признался бы сейчас, что только что готов был проклинать тот миг, когда добровольно вызвался поехать с Бочкаревым в Н-ск.

— Всего метров триста осталось, — посмотрел он вверх.

— Чепуха! — согласно кивнул Николай, растирая одеревеневшие икры. — Дотемна перевалим.

— Запросто! — подтвердил Иван.

Но «запросто» не вышло: неожиданно налетела метель, колючая, ослепляющая.

Друзья спрятались под выступом скалы, прижав­шись друг к другу, прикрыв собой снятый с Орлика сверток.

К утру метель утихла. Голодные, продрогшие, не отдохнувшие, а, напротив, еще более измученные — они не сомкнули глаз, — Бочкарев и Юдин с трудом выбрались из наметенного вокруг них за ночь сугро­ба. Орлик и Звездочка стояли рядом со скалой, за­индевевшие, будто в белых саванах. Глаза лошадей слезились от резкого ветра, и Ивану стало не по себе. Он обнял Звездочку за холодную, подрагивающую шею, смахнул с ресниц и с челки лошади бахрому инея, поцеловал в храп.

— Ладно, ладно тебе, Звездочка, не серчай, ду­маешь, мне слаще?

Друзья дали лошадям немного овса, прессован­ного сена, наскоро перекусили размоченными в воде галетами, — просто счастье, что они догадались вчера наломать у озерка веток арчи для костра, — и, со­гревшись кипятком из общего котелка, двинулись в путь.

Последние двести метров, оставшиеся до гребня хребта, они карабкались на четвереньках, через каждые пять минут останавливаясь передохнуть. Ло­шадей подтягивали на веревках. Немало хлопот до­ставил и сверток. Длинный и тяжелый, он стеснял движения, и Николай с Иваном по очереди взваливали его на спину, царапая об лед руки и черты­хаясь.

— Ну вот и все, «запросто»! — выпрямляясь, воскликнул Николай.