Капитан "Старой черепахи"

Холодный ветер и капли дождя приятно освежили лицо, и Никитин вспомнил свою семью, своих Танечку и Оленьку, которые жили с Надей в холодном, голодном и таком далеком Петрограде. Как жаль, что дети растут без его отцовского внимания и все заботы о их воспитании легли на плечи Нади! А ей ведь тоже некогда уделять много времени дочерям. В последнем письме она писала, что райком партии назначил ее заведующей женским отделом, работа важная, очень интересная, но домой попадаешь только поздно вечером. Восьмилетняя Танечка сама готовит ужин и укладывает младшую сестренку спать...

Долго ли еще ему придется жить с семьей врозь? По сути дела, из двенадцати лет, которые минули после женитьбы, он был дома не больше трех, да и то урывками. Как вступил в Петрограде на «Путиловце» в партию, так почти сразу пришлось уйти в подполье. Потом арест, Нарымская ссылка, побег через тайгу и болота и снова подполье в Иванове и Нижнем Новгороде, арест, снова тюрьма, вплоть до семнадцатого года, до революции.

Тяжелая была жизнь, но другой он не хотел бы. Если бы ему сказали: «Никитин, начинай жизнь сначала», — он ответил бы, как Дзержинский: «Я хочу ее прожить так же...»

В борьбе за революцию заключалась его радость, его счастье. Да, и радость и счастье!..

«Ну, хватит! Вот мы и отдохнули!» Никитин захлопнул форточку и спрыгнул на пол. Закурил, сел за стол и начал писать очередную информационную сводку в Харьков.

Скоро ли придет долгожданный час, когда можно будет сообщить: «Сегодня закончена ликвидация шпионско-диверсионной организации, возглавляемой...»

Пока что неизвестно даже, какова подлинная фамилия англичанина-часовщика.

Никитин чувствовал себя в состоянии какого-то повышенного нервного напряжения и какой-то неясной тревоги. Все ли учел он сейчас? Все ли подготовлено к новым возможным случайностям и неожиданностям, которые нельзя точно предугадать? Удастся ли на этот раз вовремя нажать на все рычаги и изловить, наконец, хитрого и умного врага? Это он, конечно, приехал от Сиднея Рейли. Наверняка он.

Меньше всего думалось об удовлетворении самолюбия. Никитин не ждал, похвалят ли его в Москве и в Харькове. Да, собственно .говоря, за что его хвалить? Чека для того и создана, чтобы бороться с врагами революции, и раскрыть заговор — не какая-то особая заслуга, а кровная обязанность чекиста.

Волновало другое: каждый лишний день затянувшейся борьбы мог нанести ущерб Советской республике, каждый час мог стоить новых тяжелых жертв трудовому народу... Какой замечательный у нас народ! Если бы десятки и сотни людей — рабочих, служащих, крестьян — не помогали Чека, то борьба была бы во сто крат труднее.

Эти люди не требовали в награду ни денег, ни хлеба, они не помышляли о славе, не подозревали, что их поступки подчас равносильны подвигу. Они видели в этом свой долг.

Никто не заставлял Катю Попову рисковать жизнью, никто не сулил Олесе Семенчук золота за спасение Ивакина. Боцман Ковальчук совершил тяжелый проступок, но переборол страх и отдал себя на суд Чека.

Разве найти нашим врагам таких помощников? Никогда! Только корысть, классовая ненависть или трусость, могут дать им подручных.

Думая так, Никитин не обольщал себя и не надеялся на легкий успех. Он отлично понимал, что много, еще впереди трудностей, и, сопоставляя все данные и факты, представлял, что наверняка сейчас сопоставляют факты и собирают свои силы Рейли и его агент — часовщик Борисов и другие, не известные еще враги. Врагов этих много, против них не на жизнь, а на смерть воюют и Лунин в Киевской губчека, и Андреев в Ярославле, и Гвоздев в Нижнем Новгороде, и сам Дзержинский в Москве...

Никитин любил писать сводки. Обобщая сделанное, он еще раз все продумывал и частенько, отодвинув бумагу в сторону, заносил в блокнот новое задание самому себе, новые, только что пришедшие в голову мысли.

Во время последнего допроса Орехов-Петрюк обмолвился, что в Одессу недавно приезжал белогвардейский полковник, некий Коновалец. От имени удравшего с немцами гетмана Скоропадского он советовал эсерам установить более тесные связи с националистами. Эсеры якобы отказались от предложения Коновальца. И вдруг именно сейчас Никитин подумал: Коновалец действует по наущению немецкой разведки; немцы, как и англичане, тоже делают ставку на буржуазных националистов, ставку с дальним прицелом... Они явно объединяют свои усилия... Поставив точку, Никитин передал сводку секретарю. Теперь бы на боковую и минут двести поспать. Но дневной план еще не выполнен — следует часик позаниматься английским языком, а утром навестить Николая Ивакина. Ивакин находился в десяти верстах от Одессы, на тайной квартире. Не дай бог, если Тургаенко узнает о том, что расстрелянный Семен Остапчук жив. Даже в Губчека никто, кроме председателя, не знал, где находится Николай.

Взявшись за толстый словарь, Никитин пробормотал про себя: «Да, кстати!» Придвинул блокнот и записал: «Выяснить у Ермакова, как у него идут занятия по немецкому...»

2

Рано утром Никитин позвонил по телефону в Люстдорф: