Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Ступай, господин, — сказал капитан. — Хараджа сейчас потягивает свой кофеек и курит чубук, наплевав на все эдикты Селима. Она не боится, что ей отрежут нос.

— Проводи меня, — решительно сказала герцогиня, спешившись.

Капитан сделал знак расступиться четырем стражникам-арабам, дежурившим перед шатром с саблями наголо, и нырнул под полог со словами:

— Госпожа, к вам посланец от Мулея-эль-Каделя.

— Входите, — раздался резкий, с металлическими нотками, голос. — Мы рады оказать гостеприимство друзьям доблестного и непобедимого Дамасского Льва!

15 Племянница Али-паши

Хотя сердце герцогини трепетало, она решительно шагнула вперед. Капитан вдруг сделался необычайно учтив и подобострастно приподнял перед ней край алого шелка.

Посередине шатра, положив руку на спинку расшитого золотом дивана, стояла молодая женщина — высокая, стройная и очень красивая. Длинные волосы с вороным отливом обрамляли золотисто-смуглое лицо с маленьким ртом цвета спелой вишни, из-под прекрасно очерченных бровей живо глядели черные глаза.

^{Посередине шатра, положив руку на спинку расшитого золотом дивана, стояла молодая женщина…}

В чертах ее лица было что-то от греческой статуи, некая упрямая сила, и чувствовалось, что эта женщина наслаждается славой собственной жестокости и больше привыкла властно повелевать, чем подчиняться.

Согласно моде знатных турчанок той эпохи, на ней были великолепные широкие шальвары из расшитого золотом белого шелка, простеганные изнутри, чтобы не просвечивали ноги, и короткая зеленая курточка с серебряным шитьем по краю и пуговицами из бесценных крупных жемчужин. Концы широкого пояса из красного бархата, завязанного узлом спереди, спускались до самых башмачков с загнутыми носами, сшитых из красной кожи с золотым орнаментом. Украшений ни в ушах, ни на руках она не носила, зато на поясе у нее висела маленькая сабля в серебряных ножнах, отделанных перламутром, с золотой рукоятью, инкрустированной сапфирами и изумрудами.

Когда она увидела вошедшую герцогиню в живописном албанском костюме, бледность которой подчеркивала красоту ее огромных карих глаз и пышных темных волос, у нее невольно вырвался крик восхищения:

— Какой красавец-капитан!

Потом, быстро взяв себя в руки и сделав рукой досадливый жест, словно отмахиваясь от случайно вылетевших слов, сказала с наигранной грубоватостью:

— Так чего тебе надо, эфенди?[10]

— Сейчас объясню, кадинадык.[11]

— Кадинадык! — воскликнула Хараджа, иронически усмехнувшись. — Мой милый капитан, так тебе следует называть женщин, что стареют в раззолоченных и благоухающих гаремах, а не племянницу Али-паши.

— Я не турок, я араб, — ответила герцогиня.

— Ах вот оно что! Ты араб? А что, юноши твоей страны все так хороши собой, эфенди? Я представляла себе арабов не такими милыми. Те, кого я видела на галерах моего дяди, великого адмирала, вовсе на тебя не походили. Так кто же ты?

— Я сын паши Медины, — невозмутимо отвечала герцогиня, прекрасно поняв все, что сказала Хараджа, говорившая по-арабски.

— А! А твой отец сейчас в Аравии? — спросила Хараджа, еле заметно улыбнувшись.

— Может, ты с ним знакома, госпожа?

— Нет, просто в детстве я много лет провела на берегу Красного моря. А теперь плаваю только по Средиземному. Так кто тебя послал?

— Мулей-эль-Кадель.

Лицо племянницы великого адмирала едва заметно дрогнуло.

— И что же он от меня хочет? — спросила она, чуть нахмурив брови.

— Он послал меня попросить, чтобы ты уступила ему одного из пленных христиан, взятых в Никозии.

— Христианина! — удивленно воскликнула Хараджа. — Кого из них?

— Виконта Гастона ЛʼЮссьера.

— Того француза, что воевал на службе у Венецианской республики?

— Да, госпожа.

— А по какой причине Дамасский Лев интересуется этим псом-гяуром?

— Не знаю.

— А его преданность Магомету, его вера, случаем, не пошатнулась?

— Не думаю.

— Я нахожу, что Дамасский Лев слишком великодушен.

— Можно сказать, это великодушие рыцаря.

— Турку это не к лицу, — сухо бросила племянница паши. — На что ему сдался этот человек, мой милый капитан?

— Точно сказать не могу, но предполагаю, его хотят отправить в Венецию в качестве посла.

— Кто хочет отправить?

— Думаю, Мустафа.

— И великий визирь не знает, что этот христианин принадлежит моему дяде? — почти в гневе спросила Хараджа.

— Мустафа — главнокомандующий турецкой армией, госпожа, и все, что он делает, одобрено султаном.

— Какое мне дело до великого визиря, — пожав плечами, заявила племянница паши. — Здесь командую я, а не он.

— Итак, ты отказываешься, госпожа?

Вместо ответа Хараджа хлопнула в ладоши. Сразу появились два чернокожих раба и опустились перед ней на колени.

— Есть у вас чем угостить этого эфенди? — спросила она, не удостоив их даже взглядом.

— Есть йогурт, госпожа, — ответил один из них.

— Несите, презренные рабы.

Затем, повернувшись к герцогине с приветливой улыбкой, сказала: