Капитан Темпеста. Город Прокаженного короля

– Благодарим вас за угощение! Не взыщите, что плохо пришлось с вами расплатиться!

Он прокричал эти слова на своем языке, и турки могли принять их за дружеский прощальный привет, так оно, очевидно, и было, судя по тому, что они ответили ему пожеланием счастливого пути и маханием фесками.

Когда корабль скрылся из виду, обогнув мыс, Гараджия вскочила на коня и понеслась обратно в замок, сопровождаемая своими янычарами. Лицо ее все более и более омрачалось. Удаляясь от берега, она не раз останавливалась и, обернувшись назад, подолгу смотрела на море, хотя там уже давно ничего не было видно.

Наконец, добравшись до вершины возвышенности, она дала коню шпоры и бешеным галопом помчалась по ровной площадке, на которой стоял замок. Янычары остались далеко позади.

Когда она готовилась въехать на опущенный мост, ей бросился в глаза скакавший ей навстречу, со стороны болот, высокого роста капитан янычар с громадными усами. Лошадь его, прекрасный арабский скакун, была вся в пене. При виде этого всадника Гараджия остановилась, между тем как со всех сторон стали сбегаться янычары с дымящимися фитилями пищалей.

– Прости, госпожа! – крикнул по-турецки всадник, останавливая на всем скаку свою лошадь. – Уж не имею ли я честь видеть внучку великого адмирала Али-паши?

– Ну да, я внучка великого адмирала. Что же тебе нужно? – перебила словоохотливого капитана Гараджия.

– Очень приятно… Вот удача-то! Я страшно боялся, что не застану тебя в замке… Христиане еще здесь?

– Какие христиане?

– Те, которые явились сюда за одним пленником, виконтом Ле-Гюсьером.

– Да разве это были христиане?! – вскричала Гараджия, побледнев, как смерть.

– Значит, они выдавали себя за мусульман? Так я и думал.

– Да… Но прежде скажи, как тебя зовут?

– Когда я был христианином, то назывался капитаном Лащинским, – отвечал поляк. – В настоящее время ношу мусульманское имя, едва ли когда-либо достигшее твоих ушей. В турецкой армии столько капитанов, что запомнить всех их невозможно никому, даже внучке великого адмирала, которая, как я слышал, отличается, в числе множества прекрасных качеств, и удивительной памятью… Но ответь же мне, госпожа: здесь ли еще эти люди? Или они уже успели сделать свое дело и…

– Так меня обманули! – вне себя, трясясь от гнева, вскричала Гараджия. – Значит, этот Гамид…

– Гамид? – подхватил поляк. – О да, именно так и хотел назваться капитан Темпеста, собираясь сюда…

– Капитан Темпеста? Что это за человек?

– Госпожа, мне кажется, здесь не совсем удобно обсуждать такие дела, – заметил Лащинский, окинув взглядом толпу собравшихся янычар и тех, которые были в эскорте Гараджии и отстали было от нее, а теперь стали подъезжать.

– Да, ты прав, – согласилась Гараджия. – Следуй за мной.

Въехав во двор крепости, она спешилась и провела своего нового гостя в небольшую залу в нижнем этаже, тоже убранную с восточной роскошью.

– Говори теперь все, – повелительно сказала она, заперев дверь. – Ты, кажется, намекал, что этот Гамид – христианин? Верно ли это?

– Да, это тот самый знаменитый капитан Темпеста, который под стенами Фамагусты победил Дамасского Льва, вызывавшего на бой христианских капитанов, из которых ни один не решился схватиться с этим мастером военного искусства.

– Так он уже раз победил Дамасского Льва! – вскричала Гараджия, все более и более удивляясь и теряясь в лабиринте разных мыслей и чувств.

– Да, ранил его почти насмерть, но не добил, как сделал бы всякий другой на его месте. Напротив, даровал ему жизнь, – пояснил поляк, имевший особое намерение возвысить, а не уронить в глазах турчанки капитана Темпесту.

– А он еще уверял, что Мулей-Эль-Кадель – его лучший друг!.. Значит, он меня обманул и в этом случае?

– Нет, госпожа, в этом случае он говорил правду: Мулей-Эль-Кадель ему более не враг. Доказательством этому может служить то, что Дамасский Лев спас капитана Темпесту, когда Мустафа вошел в Фамагусту и отдал приказ уничтожить всех находившихся там христиан.

– Гамид – не Гамид… он христианин! – задумчиво бормотала молодая турчанка. – Христианин… христианин!..

Просидев несколько времени молча с опущенной на грудь головой, она вдруг встрепенулась, повела плечами и горячо проговорила:

– Ну, так что же, не все ли, в сущности, равно: магометанин он или христианин, когда он такой прекрасный и великодушный! Будет воля пророка – сделается и он мусульманином, если уж это так нужно…

– Прекрасный? – с иронической усмешкой повторил поляк, подавив вздох. – Не лучше ли будет сказать: прекрасная?

– Что ты еще хочешь сказать этим, капитан? – спросила Гараджия, вытаращив на него глаза, в которых выражалось недоумение, смешанное с ужасом.

– А то, что ты была введена в заблуждение и относительно настоящего пола капитана Темпесты, – с той же усмешкой ответил поляк.

– Что такое? – крикнула турчанка, вся побагровев и тряся своего собеседника за руку с такой силой, что тот невольно поморщился. – Что такое ты еще говоришь?

– Я говорю, что этот прекрасный Гамид, или капитан Темпеста, в действительности называется герцогиней Элеонорой д’Эболи…

– Так это женщина?

– Да, только незамужняя.