Капитан Ульдемир. Властелин [сборник Литрес]

– Обожди, не то собьюсь… Так, верно?

– Да. Это дает нам преимущества – я уже говорил…

– Я помню. Может быть, ты и прав. Но есть другая правда, мне кажется. И не одна. Например – наша, женщин. Какой бы легкой ни оказалась эта война, но, пока она закончится, матери и жены будут жить в страхе за своих мужчин. Ведь и победителей убивают. А страх заразителен – в этом я больше разбираюсь, поверь. И по-моему, пусть лучше боятся многие – но очень недолго, чем одна часть, но продолжительное время. Ведь все равно остальные тоже не найдут покоя, ожидая: а вдруг понадобятся подкрепления? Я помню, Изар. Я ведь тебе говорила: мой отец погиб на войне. Но пока он еще был жив и даже пока еще не воевал, а другие уже были призваны – помню, как изводилась мама. Или это, ты считаешь, не заслуживает внимания?

– Нет, не думаю. – проговорил он задумчиво. – Наверное, ты права, травка моя, прекрасный цветок. А какие еще правды?

– Та была женской. Но есть еще и мужская, Изар, вот сам ты: ведь воевал когда-то – помнишь, ты рассказывал…

– Да. Была такая пора. Недолгая, правда, но была.

– А теперь скажи: если начнется война – ты пойдешь на нее?

Властелин вздохнул:

– Теперь я Верховный Главнокомандующий. И воевать мне суждено лишь по карте. Даже приближаться к зоне активных действий запрещено.

Он пожал плечами:

– Да и не будет войны. Не хочу я. Не ко времени. Торговать надо, а не драться. Создавать новую историю… Ну, один рейд, может быть, проведем – чтобы генералы утихомирились. Нельзя раздражать генералов…

– Ну а если бы все-таки – ты захотел бы?

Он мечтательно прищурился:

– Если бы… Эх, Былиночка, если бы мне опять за штурвал, да ведомых сзади, да на бреющем – над порядками противника… – Он мотнул головой, махнул рукой. – Не судьба больше. Мои войны миновали. Да и вообще – мальчишество это…

– И все же ты, все понимая, от этого страдаешь, верно? А в Державе таких – миллионы, бывших и нынешних солдат, которые останутся без этой вашей мужской радости… и без трофеев тоже. А ведь мы небогато живем, даже бедно, если честно сказать.

– Ты-то откуда знаешь?

– Ну, Изар… Позабыл уже, откуда взял меня?

– Прости, Леза. Знаешь – забыл. М-да… – Он скрестил руки на груди, постукивая пальцами по плечам. – Действительно. Победителей будет мало, а обиженных – много, много. Но не воевать же из-за этого всерьез, на самом деле! Мы сейчас ведем торговые переговоры, надо, чтобы нам поверили; я и с этим единственным рейдом буду тянуть, как только смогу.

– А если все-таки тебе миром не отдадут того, что ты хочешь?

– Тогда… Ну тогда другое дело. Тогда придется показать, кто силен.

– А кто силен – тот и прав?

– Не мы это придумали. Так повелось в жизни. Ну что же, могу твердо пообещать тебе: если все-таки заставят нас воевать, я твой совет запомню. И использую…

Теперь Леза – сегодняшняя, на диване – улыбалась уже совсем весело.

Нет, прав Изар: свои деньги она отрабатывает. И если… Нет, ей, конечно же, никакая война не нужна, и сегодня – меньше, чем когда бы то ни было. Потому что… Но если все-таки заставят – ее совет придется как раз кстати. И он это оценит. Уже оценил.

Сегодня должна была возвратиться делегация с Лезара. От того, что они привезли, зависит: быть миру или войне. Быть может, Изар сам этого еще не понимает. Но она точно знает: именно так обстоит дело.

Ну что же это, действительно! Долго ли ей еще страдать от неизвестности? Изар – лучший из мужчин во всех мирах, но и ему порой не хватает тонкости чувств. Неужели нельзя было позвонить, хотя бы в двух словах рассказать о результатах переговоров? Какая-то тупая бесчувственность!

Тут же она одернула себя: нет, его можно простить. Потому что он знает, как обрадует ее успешный исход – или огорчит неудача, – и хочет в этот миг быть с нею рядом, разделить радость или печаль.

Дверь? Шаги. Приехал!..

Леза кинулась ему навстречу:

– Ну? Ну?

И по выражению его лица увидела: неуспех.

Изар, однако, старался держаться бодро.

– Ничего, – сказал он. – Ничего… Это ведь не единственная наша попытка. Кроме этой, официальной делегации, мы без шума отправили еще несколько – с таким же заданием. Если хоть один из миров согласится, мы это сразу же используем. Ладно, Былинка, еще будет по-нашему. Создадим мы себе такую историю, что все завидовать станут. Благородную. Красивую. Без насилий, без убийств, хотя с героизмом, с высокой честью.

– Ты сядь, сядь. У тебя и правда усталый вид…

– Что же удивительного.

– Изар… А ты думаешь, это возможно – чтобы у вас, на самом верху Власти, обходилось без всех этих ужасов?

– О чем ты?

– Об убийствах. О насилии…

– Сегодня – нельзя. Этого не поймут. Но в конце концов… Это долгая песня, Былинка, но и у нее есть конец. Сперва создадим историю. Потом постепенно добьемся, что все поверят – другой у нас и не было. И тогда естественным покажется, что народ с таким прошлым, как наше, не желает иметь ничего общего с этими, как ты сказала, ужасами. И все произойдет как бы само собой…

Только теперь он сел наконец в кресло, откинул голову. Позвал ее. Она прижалась. Помолчали. Потом она сказала негромко:

– Изар… Я тебе правда жена?