Капитан Весна

— Чудесно! — пробормотал художник, поглаживая бородку. — Ты видишь, мой мальчик… Впрочем, как тебя зовут? Кажется, Жан?.. Ты видишь, Жан… Это как в живописи. Взгляни на мое полотно, обрати внимание, как этот красный мазок выделяется на фоне листвы. Он совсем крошечный, едва заметный, а все же его нельзя не видеть, он сразу бросается в глаза… Ты любишь рисовать? Это надо любить. Это так приятно, так успокаивает. Когда пишешь картину, больше ни о чем не думаешь, забываются все невзгоды…

Он вздохнул и, к моему удивлению, рассмеялся. Это был не обычный смех. Он напоминал надтреснутый колокольчик.

— Забываешь даже войну… Да, даже войну… А война — скверная штука, мой мальчик. Очень скверная. Ты имеешь известия от отца?

Я сказал, что мы недавно получили письмо. Отец живет на ферме в Баварии. Он пишет, что ему повезло. Работа тяжелая, но кормят неплохо.

— Да, это удача, если можно так сказать, — заметил господин Бенжамен. — Могло быть и хуже. А чем занимается твой отец? Ах да, ты мне говорил, он металлист… Хорошая профессия… Впрочем, я предпочитаю обработку дерева. Лес мне кажется более живым, более близким… Я очень люблю деревья. А что ты об этом думаешь?

Он показал мне маленький квадратный холст, поставленный на мольберт. Картинка изображала березу, одинокую березу посреди зеленой лужайки, на фоне голубого неба. Мне понравилось, как грациозно изгибался белый с черными пятнами ствол, и я сказал об этом господину Бенжамену.

Художник с довольным, видом несколько раз кивнул.

— Сейчас я расскажу тебе, что я сделал: устроился на опушке леса и выбрал березу, которую ты здесь видишь. Конечно, я мог бы выбрать целую группу деревьев. Но нет, меня заинтересовала именно эта береза, только она одна. Как-нибудь я займусь и другими деревьями. Для художника здесь работы вдоволь. Горы для живописи — неисчерпаемый источник сюжетов. А представляешь себе, что тут будет, когда все они покроются снегом! Снег на деревьях! В этих местах даже туман радует глаз… — Его голос задрожал. Он пожал плечами. — Впрочем, не знаю, буду ли я еще здесь, когда выпадет снег.

— Вы собираетесь скоро уехать? — робко спросил я.

Он еще раз пожал плечами.

— Еще не знаю, мой мальчик, точно не знаю. Это будет зависеть от многих обстоятельств.

Теперь он совсем впился взглядом в мое лицо.

— Скажи-ка мне, Жан, я не ошибаюсь, что твой дядя, господин Валетт, не очень любит немцев?

— Конечно, не очень…

— Немцы… Собственно говоря, не следует называть их немцами. Нехорошо говорить про них «немцы».

Я посмотрел на него с недоумением, а он поспешно заговорил:

— Понимаешь, ведь Гёте был немцем, и Бетховен был немцем. А Эйнштейн? Ты что-нибудь слышал об Эйнштейне? А Томас Манн! Ты знаешь, кто это? Ах, не знаешь? Это писатель… Не нужно говорить «немцы»… Можно называть их гитлеровцами, нацистами, как угодно, но только не немцами…

— Можно фрицами, а еще зелеными бобами, — смеясь, вставил я.

— Если хочешь… А теперь назови мне какое-нибудь произведение Гёте.

— «Вертер».

— Очень хорошо.

По правде говоря, в то время «Вертер» было для меня всего лишь имя. И оно прежде всего напомнило мне об отце. Я снова увидел, как во время бритья он напевает арию:

О, не буди меня
Дыханием весны…

Видимо, какая-то грусть промелькнула на моем лице. Господин Бенжамен заметил это и с беспокойством взглянул на меня.

— Мой отец любил петь арии из «Вертера», — пробормотал я.

— Понимаю. Ты знаешь о «Вертере» по опере Масснэ. Ты еще не читал Гёте. Но это еще впереди.

Он встал, забавно утопая в своем широком плаще, и положил мне руку на плечо.

— Ты, кажется, славный малый. Я буду учить тебя рисовать. Конечно, если ты этого захочешь и если…

Он снова замолчал, достал из кармана трубку и долго разглядывал почерневший нагар.

— Что я хотел у тебя спросить? Ах да, вспомнил! Вы слушаете по вечерам радио?

— Да, почти каждый вечер.

— Мой приемник испортился, а у квартирной хозяйки приемника нет. У длинного Фредо тоже нет. Я мог бы иногда заходить к вам… Надо будет мне поговорить с господином Валеттом.

— Наверно, он согласится.

— Почему ты думаешь, мой мальчик? Разве господин Валетт меня знает?

— Ну конечно, он вас знает, господин Бенжамен…

— Ну, знает — это уже слишком. Он слышал, что я живу у Ригалей, что Тереза Ригаль сдает мне комнату и что я беженец из Парижа, вот и все. В такое время, мой друг, нужно знать больше о людях, которые к вам приходят. Запомни то, что я тебе сказал…

Я не мог понять, шутит ли он или говорит серьезно. Его скулы внезапно покраснели. Глаза, обычно мутные от недосыпания или долгого чтения, теперь сверкали и были сурово устремлены на меня.

Он закурил трубку и выпустил подряд несколько клубов дыма.

— Мы переживаем очень грустное время, мой друг, — устало проговорил он. — Вот мы с тобой оба в лесу. Как хорошо вокруг! На душе спокойно. Слышишь лишь стук топора да щебет птиц. Но все это может мгновенно измениться… Война, мой мальчик, война! Война не сулит ничего хорошего.

* * *