Капитанские повести

Новое положение вышло недавно, и старпом, волнуясь, ответил:

— Мы закрасили лишние деления на марке. Она соответствует…

— Краска сотрется, железо останется. Лишнее — срубить. Судно пока не принимаю.

Инспектор сошел с борта, но старпом догнал инспектора у проходной, на ходу распространился насчет мудрости Андерсена и других, в результате инспектор согласился зайти еще раз назавтра. После этого старпом уговорил двух котельщиков, пообещав им подписать наряд так, как они скажут, да еще к этому сделал туманный жест под подбородком, и котельщики до поздней ночи висели за бортом, срубая пневмозубилом стальные, сантиметровой толщины, деления на марке, а потом их сменил боцман со свежей краской. Иначе рейс был бы отложен еще на неопределенное время, и вообще неизвестно, чем бы все это кончилось.

Неизвестно, каким образом старпом рассчитался с котельщиками, но Вячеслав Вячеславович сделал серьезную ошибку, как на духу выложив этот случай по службе. Ему сделали соответствующее вливание, затем еще два и, наконец, прямо перед ужином вызвали в управление.

«Слава, сынок, пойми: первым делом нужно дело честно делать, народ рыбой кормить, а с начальством надо разговаривать так, чтобы ты сам не страдал», — это говаривал еще первый капитан «Кустодиева» Михаил Иванович Строков. Вячеслав Вячеславович помнил строковские поучения, да и вообще Михаил Иванович прожил такую жизнь, что каждому его слову можно было следовать без раздумий. Но укорять себя было поздно, и после переговоров со службой эксплуатации, службой главного капитана и диспетчером Вячеслав Вячеславович сошел на берег, поужинать.

Столовые позакрывались, у входов всех мурманских ресторанов толпились очереди, и удалось проникнуть только во вновь открытый «Утес», за пятерку уговорив швейцара: тот работал еще с Дядей-Васей-Шилом-Бритым и помнил Вячеслава Вячеславовича в лицо.

В переполненном зале капитану Охотину достался стульчик за восьмиместиым столом у окна. Вячеслав Вячеславович отодвинул шторку и, оттаивая, разглядывал лежащий внизу, в сером тумане, город: крутой спуск, крыши домов, трубы котельных с лохмами дыма и совсем черные сопки в провалах снега на западном берегу залива. Вячеслав Вячеславович не различал ничьих голосов даже в перерывах между громовыми музыкальными номерами. Шум ресторана был привычен, как шум моря. Во всяком случае, от него можно было отключиться точно так же. Потом Вячеслав Вячеславович стал различать оттенки смеха, слова и вдруг обнаружил прямо у себя за спиной всплескивающий иногда, словно летняя волна у берега, легкий женский голос. Он не слушал того, что она говорила, он слышал только, как переливаются на прибрежной гальке всплески теплой и прозрачной стихии, и долго не хотел обернуться и посмотреть, кто это так говорит, боялся обмануться, как это часто бывает, когда, не видя человека, судишь о нем по голосу, а потом все оказывается не то и не так. А потом он с размаху пригласил ее танцевать, и у нее оказалось простое и такое же, как ее голос, лицо, и теплые руки, и вся она передвигалась плавно и упруго, словно волна, и Вячеслав Вячеславович, усмехаясь про себя, удивлялся, как это у нее все так соответствует одно другому.

Танцуя, он обнаружил, что женщина вздрагивает и что он сам тоже начинает волноваться. В голову лезла разная дрянь про громоотводы, а женщина откинулась и сказала:

— Извините… Я чувствую себя так, словно… Пожалуйста, не надо.

Вячеславу Вячеславовичу стало стыдно, и танец распался, и нелепо было держать за спину незнакомую женщину и давно выученными движениями передвигать ноги в такт нестройной музыке. Он повел ее на место, видя перед собой только пылающую полоску ее щеки.

За столом с ней сидели еще три женщины, все старше ее, и, когда одна из них скользнула взглядом по Вячеславу Вячеславовичу, он почувствовал себя будто на крючке безмена. Она, кажется, перестала разговаривать, он не слышал голоса, но ему вдруг неудержимо захотелось не уходить. Вот так и завязалось…

Вячеслав Вячеславович снова почистил ботинки, снова надел шарф и пальто, оправил ладонью короткую стрижку, мизинцем тронул усики и постучал в переборку старпому.

— Я — на график. Когда в каюте станет тепло, закройте у меня все окна. Или — если пойдет заряд.

10 ч 17 мин — 14 ч 45 мин

Вячеслав Вячеславович вернулся из управления, когда старпом сдавал инспектору Регистра злополучную грузовую марку. Они оба стояли на трапе, клонили головы с плеча на плечо. Лишние два деления были срублены, от них осталось только несколько рваных зубцов, что не поддались и пневмозубилу, все было загрунтовано, подправлено и аккуратно покрашено белой краской.

Глядя вверх, в прямую спину инспектора, обтянутую замшевой меховой курткой, Вячеслав Вячеславович что было мочи тряхнул трап. Инспектор и старпом схватились за леера, и Вячеслав Вячеславович улыбнулся им.

— Хуже нет по заводским трапам ходить. Мизерные ступеньки. Добрый день! Ну, как грузовая марка? Сегодня на графике на нашем примере весь холодфлот учили. Вот, старпом, к чему приводит небрежение…