Капитаны (СИ)

Бишоп раздаёт ключи своим людям, инструктирует по режиму дня и заявляет сборы с завтрашним рассветом. Солдаты, уже в пересмешку с сослуживцами из специального отряда, кивают и желают доброй ночи капитанам. После этого Катрина и Леви поднимаются выше. Неспешно переговариваются, спрашивая об экстренных ситуаций в пути, о раненых и количестве уцелевшего инвентаря и провианта. Слова даются легко, будто с последней встречи прошло всего пара часов, а вот сердце отзывается на речь родного человека иначе: бьётся о рёбра, будто в его объятья просясь.

Аккерман открывает дверь и пропускает Катрину вперёд, ощущая мимолётное касание, что чертят женские пальцы по его плечу. Ненавязчивое, но до головокружительной дрожи интимное. Кaта с благодарностью окунается в темноту спальни, понимая, что сейчас её румянец наверняка не будет заметен. Было в этом что-то особенное: вот так вновь ненавязчиво его касаться, вспоминать – что она может его касаться.

Леви заходит следом. Укладывает её вещевой мешок на полку шкафа в малой прихожей. Катрина тем временем вешает заснеженную куртку на стул просушиваться. Девушка слышит, как Аккерман прикрывает дверь. И почти сразу же поворачивает ключ в замке.

Кaта оглядывается, неопределённо хмурясь:

– Зачем ты… – его губы накрывают её скорее, чем слова растворяются в воздухе. Бишоп прерывисто выдыхает и, разгораясь, податливо отвечает на столь желанный поцелуй. Ладони Леви скользят по её спине, ложатся на поясницу, притягивают ближе. Чтобы не упасть от такого порыва, Катрина заполошно приобнимет его.

– Затем, Кaта. Не хочу, чтобы нам мешали… – отстранившись, с острой улыбкой коротко отвечает капитан. Бишоп чувствует, как невольно рассыпается в смехе, стоит Леви потянуть её к кровати и завалить на перину – даже удивительно мягкую для дорожного постоялого двора за Стенами.

Их руки жадно касаются друг друга, лаская и вспоминая. В этой встрече есть отдельная сладость, что исходит от неожиданности, но отчего-то оба капитана готовы поспорить, что Эрвин просто из вредности умалчивал нумерацию отрядов, раздавая задания на финальном собрании перед выходом за Стены.

Кaта вдруг ярко ощущает прошедшее время: их разлука была слишком долгой. Она напряжённо жмурится. Месяц их отряды шли в пути порознь, месяц они не виделись, не касались друг друга – всё это время были отдалены. И ей отчаянно хочется прекратить этот порочный круговорот, сломать цепь. Теперь глаза увлажняются пеленой слёз – от избытка нахлынувших чувств, что вдруг болезненно расплёскиваются в сердце. Бишоп раскрывает губы: даже если в ответ Аккерман выдаст что-то сдержанно скупое, Кaта уже не может в себе держать эти эмоции в себе:

– Я очень скучала по тебе, Леви… – всхлипывает она, теряясь в его сбитых поцелуях. С ним ей совершенно не страшно быть откровенной и беззащитной, это Катрина решила ещё давно, где-то на чердаке. Если любить, то всего и разом: по-другому она попросту не умеет. А Аккерман замирает, заслышав шёпот. Приподнимается, заглядывая в её глаза. На его губы ложиться самодовольная ухмылка, однако, когда Леви начинает говорить, голос звучит нежно.

– Я тоже, Кaта… – эти слова отзываются в её душе необычайным теплом и радостью. В полумраке спальни голубые омуты кажутся пасмурным небом: уютным, баюкающим. Таким родным. На мгновение Леви переносит вес на левую руку, и Кaте думается, что сейчас он снова наклонится и поцелует её. Она прикрывает веки, полагаясь на пульсирующее страстное чувство за грудиной, доверяясь мужу: в этом шатком мире, где даже стена Мария пала, Леви для неё – самый стоически надёжный человек.

Однако заместо поцелуя её щеки вдруг касается мозолистая ладонь. Распахнув глаза, Кaта сталкивается с Леви взглядом. И выражение чуткости и нежности, что отражено в каждой даже самой мелкой черте родного лица, пробирает приятным зябким фриссоном. Аккерман мягко улыбается, оглаживая её щёку, скользя подушечками чувственных пальцев по коже, зачарованно, словно тоже не до конца веря в действительность.

– Я тоже скучал… – Леви с любовью всматривается в искрящиеся зелёные омуты. – Очень скучал, любимая.

“Любимая”

Кaта отталкивается от перины и подаётся вверх, сбито хватаясь ладошками за его плечо и форменную рубашку, тяня к себе, ближе. Как можно ближе. После долгой разлуки, вновь видеть и касаться Леви кажется чем-то невообразимо обманчивым. Эфемерным. Аккерман тоже чувствует эту горечь, потому он и наклоняется, с запальчивой нежностью целуя жену.