Капитаны (СИ)

– Тебе больно? Позвать доктора? – она оглядывает его забинтованную грудь. Во втором межреберье замечает трубку – дренаж, что извилисто идёт вниз. Свободный конец этой системы опущен в колбу, заполненную водой. Бишоп прищуривается, рассматривая мелкие пузырьки воздуха, что изредка всплывают к поверхности дробными стайками: Эйр утверждал, что у дренажа есть клапан, защищающий Леви от обратного тока жидкости{?}[Реально существующий метод удаления жидкости/воздуха из плевральной полости, называется дренаж Бюлау или дренаж по Бюлау].

Аккерман вновь откидывается на подушку. Морщится, но голос звучит ровно:

– Не зови… пока… – он медленно сжимает пальцы, касаясь её ладони. Такой близости кажется недостаточно. Леви не скажет вслух, но ему страшно. Страшно снова провалиться в липкий холод небытия, в обманчиво нежные чертоги Морфея, сплетённые с изощрённым эфиром наркоза. Страшно потерять её тепло и остаться одному. Вновь одному. Аккерман всматривается в родные зелёные глаза в надежде, что Кaта всё поймёт сама. Как у них и завелось. – Не уходи…

– Я здесь, Леви, – мягко улыбается Катрина, ответно касаясь его руки.

– Не уходи далеко…

– Не уйду. Я буду сидеть тут, рядом с тобой…

Леви слабо выдыхает смешок:

– Это далеко…

Кaта с секунду смотрит в голубо-серые омуты, а затем вдруг выпускает его ладонь. Быстро стаскивает с себя сапоги и залазит на кровать, садясь у изголовья. Заботливо пододвигается ближе, осторожно и ласково оглаживает его щёки, очерчивает линии носа и бровей, убирает влажные иссиня-чёрные прядки, прилипшие ко лбу. Её пальцы медленно перебирают волосы, нежно играют, а Леви млеет: прикрывает глаза на такую негу. Бишоп на мгновение ловит себя на мысли, что, быть может, когда-то так делала и Кушель – его матушка. Ласкала маленького Леви, пока тот не заснёт. Странно, но представить Аккермана ребёнком вдруг кажется невообразимой задачей для воображения…

В комнате наконец-то воцаряется спокойствие, что было утеряно большую часть дня. Жизнь вновь приводит чаши весов в шаткое равновесие. Бишоп чувствует, что Леви здесь, живой и дышащий – прямо под боком. Голова медленно пустеет. Образы вспыхивают блёклыми мотивами, перетекая в обрывочные мысли, заходящие в тупики. Одним из воспоминаний становится разговор, произошедший в коридоре у палаты. Кaта столкнулась с доктором Эйром, а тот вдруг её озадачил.

– Он упёртый, – тихо произносит Эйр, так тихо и внезапно, что Катрина вздрагивает и потерянно оглядывается на него. Хочет уточнить вопрос ли это, но хирург лишь констатирует вновь: – Он упёртый.

– Упрямый. – Врач морщится, кривит губы в выражении сомнения.

– Это гражданские тонкости, мне всё равно как это называть. Но он упёртый и наверняка любит играть в “сильного”. – Эйр резко вскидывает руку, не давая и шанса возразить или апеллировать. – Не спорю, Леви действительно сильнее многих. Признаюсь, я давно не встречал в своей практике таких, а мой стаж уже перевалил за сорок лет. Но даже сильнейшим требуется выполнять предписания, если они хотят вылечиться. И моё предписание: адекватное обезболивание. Без пререканий, без увиливаний, без фраз “я могу это стерпеть”. Доступно?

Кaта кивает. Она понимает язык медицины, где “надо” значит надо.

– Да.

– Мы влезли в плевральную полость, чтобы его спасти: такое природа с трудом прощает. Вы знаете его лучше других, увидите тень боли на лице – сразу же сообщаете. Станет отнекиваться – будете порошок ему в рот насильно пихать или в чай подмешивать. А при инъекциях – держать крепко, чтобы он меня не ударил. Ясность имеется?

– Да, – нехотя выдавливает она, всматриваясь в дверь комнаты, порог которой отчаянно хочется пересечь.

– Очень на это надеюсь, лейтенант…

Леви дышит урывисто, но уже глубже. Кaта чувствует, что он ещё не спит, несмотря на её ласки. И огонёк, пульсирующий за грудиной, заискивающе подталкивает Бишоп говорить. Чтобы снова слышать голос. Снова убеждаться в реальности происходящего.

– Леви? – он сипло мычит, жмурясь. – Если бы ты мог начать всё с начала… Если бы не было ни Подземного города, ни стен, ни титанов, ни разведки – если бы всё было по-другому, как в книжках… Чем бы ты хотел заняться?

Аккерман запрокидывает голову, проминая подушку. Чуть улыбается, смотря её прямо в глаза.

– Иногда… – облизывает пересохшие губы и вдыхает поглубже. – Иногда я думаю, что мог бы открыть магазин с чаем… Продавать дельные сорта, не мешая, как те шарлатаны на рынке. Только представь: славный, отборный чай… А ты?

Кaта нежно чертит узоры по его коже. Будущее всегда казалось ей с детства чем-то эфемерным, неуловимым. А если бы всё было по-другому…

– Не знаю, – тихо шепчет она. – Наверное, выпечкой. Порой у меня перед глазами сами собой всплывают рецепты, записанные рукой Виктора… Он сохранил их все по запискам мамы… Я не могу их забыть. Даже если хочу. Они так глубоко в голове, что… – Катрина вдруг смеётся, распарено жмурясь. – Я бы открыла пекарню… Какая же сказка была бы: чайный магазин и пекарня рядом…