Капитул Дюны

Мурбелла выскользнула из рубашки и легла рядом с Айдахо, но не стала прикасаться к нему. Она давала понять только, что чувствует близость между их телами, но это чувство было с колючками. Она не собиралась подпускать его к себе.

– Сначала они хотели, чтобы я контролировал для них Шиану, – сказал он.

– Как ты контролируешь меня?

– Разве я тебя контролирую?

– Иногда мне кажется, что ты прирожденный комик, Дункан.

– Если я не смогу смеяться над собой, это будет означать, что со мной действительно все кончено.

– И смеяться над своими претензиями на юмор тоже?

– Это в первую очередь. – Он повернулся к ней и обхватил ладонью ее левую грудь, чувствуя, как под его рукой у Мурбеллы набухает и становится твердым сосок. – Ты знаешь, что меня так и не отучили от груди?

– Нет, во всей этой…

– Никогда.

– Я должна была догадаться об этом раньше.

Мимолетная улыбка коснулась ее уст, и через секунду оба расхохотались, заключив друг друга в жаркие объятия. Они ничего не могли с этим поделать. Мурбелла, правда, несколько раз от души выругалась.

– Кого ты проклинаешь? – спросил Дункан, отсмеявшись, когда они отодвинулись друг от друга. Движение это, впрочем, далось им с большим трудом.

– Не кого, а что. Нашу судьбу.

– Мне кажется, что судьбу не очень трогают твои проклятия.

– Я люблю тебя, но мне нельзя будет этого делать, когда я стану настоящей Преподобной Матерью.

Он ненавидел эти экскурсы, полные жалости к себе. Шути!

– Ты никогда не была ничем настоящим. – Он осторожно погладил ее по округлому животу.

– Я такая, как надо!

– Это слово они исключили из обихода, когда начали тебя делать.

Она отодвинулась от него, села и посмотрела Дункану в глаза.

– Преподобные Матери не имеют права любить.

– Я знаю.

Неужели мука и тоска так явно проступают на моем лице?

Но Мурбелла была слишком захвачена своими собственными переживаниями.

– Когда меня подвергнут испытанию Пряностью…

– Любимая! Мне не нравится сама идея подвергать тебя страданиям под каким бы то ни было предлогом.

– Но как мне избежать этого? Я уже в прыжке. Скоро это падение ускорится, и тогда все произойдет очень быстро.

Он хотел отвернуться, но ее взгляд удержал его.

– Честное слово, Дункан. Я чувствую это. Это как беременность. Наступает момент, когда делать аборт становится очень опасно, и тогда остается одно – пройти предначертанный природой путь.

– Итак, мы любим друг друга. – Из огня да в полымя. Он отвлек мысли от одного опасного предмета и переключил их на другой, не менее опасный.

– Но они запрещают это.

Он взглянул на глазки видеокамер.

– Эти собаки наблюдают за нами, и у них есть клыки.

– Я знаю. И сейчас я разговариваю именно с ними. Моя любовь к тебе – не порок. Порок – их холодность. Они очень похожи на Досточтимых Матрон.

Игра, из которой нельзя удалить ни одного фрагмента.

Он хотел выкрикнуть эти слова, но сдержался, понимая, что наблюдатели услышат и то, что не было сказано вслух. Мурбелла права. Нельзя обольщаться иллюзией, что можешь усыпить бдительность Преподобных Матерей.

Она смотрела на него, и ее глаза внезапно заволоклись какой-то пеленой.

– Какая ты сейчас чужая. – Он понял, какой Преподобной Матерью она станет.

Отвлекись от этих мыслей!

Мурбелла иногда испытывала странное, похожее на отвращение чувство, когда думала о памяти, которую Айдахо сохранил о своих прошлых жизнях. Она считала, что предыдущие воплощения делали его похожим на Преподобных Матерей.

– Я столько раз умирал.

– Ты помнишь это? – Она каждый раз задавала ему один и тот же вопрос.

Он только молча покачал головой, не желая ничего говорить толкователям из службы наблюдения.

Только не смерти и не пробуждения.

От частого повторения эти диалоги изрядно наскучили обоим. Иногда он даже не пытался занести эти воспоминания в секретный файл. Нет… это были встречи с другими людьми, долгая череда узнаваний.

Это было то, чего, как она сама говорила, хотела от него Шиана.

– Интимных тривиальностей. Это то, чего хотят все художники.

Шиана сама не понимала, чего просит. Все эти живущие в его памяти люди каждый раз приобретали новое значение. Новые паттерны внутри старых. Мельчайшие детали приобретали мучительную ясность, которой он не мог и не хотел делиться ни с кем… даже с Мурбеллой.

Прикосновение руки к моему плечу. Лицо смеющегося ребенка. Сверкание ярости в глазах нападающего противника.

Мирские дела без счета. Знакомый голос, говорящий: «Я просто хочу поднять ноги и отрубиться. Не проси меня двигаться».

Все это стало частью его существа. Они въелись в его характер. Жизнь спаяла все эти впечатления в один конгломерат, и он не смог бы никому объяснить, что это такое и как это произошло.

Мурбелла заговорила, не глядя на Айдахо:

– В тех твоих жизнях было много женщин.

– Я их никогда не считал.

– Ты любил их?