Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

И вдруг властно запел в звёздной вышине глубокий, торжественный голос первого колокола, и сразу, ликуя, отозвались ему все храмы, и с пением победным из широко раскрытых дверей их в ночь пролились реки огней. «Христос воскресе из мертвых… – возликовали души. – Смертью смерть поправ и сущим во гробах живот даровав…» Надежда Осиповна, холодея, лежала на своей беспорядочной кровати, глядя остановившимися, тускнеющими глазами в низкий потолок. У кровати, на стареньком коврике, на коленях Сергей Львович рыдал и говорил что-то бессвязное и нелепое, и рыдала, вся содрогаясь, Оля, дочь, а у окна, глядя сквозь горячие слезы, стоял Пушкин…

Мать он похоронил рядом с ее стариками на Святых горах у алтарной стены Успенского собора. Здесь же, рядом с могилой матери, Пушкин купил участок и для своей могилы.

Заехав после похорон в родную вотчину, Пушкин долго бродил по Михайловскому: ему чрезвычайно хотелось купить его у сонаследников, сестры и брата, но нужных на это 40 000 не было, и взять их было негде. Побывал он и в Тригорском, и в Голубове, где вокруг еще более растолстевшей Зизи шумела ее детвора и где он встретил своего старого приятеля, Алексея Вульфа, отставного студента, отставного гусара, агронома с усами и по-прежнему ловеласа. Зиночка сварила им свою знаменитую жженку. Пушкин называл ее жженку Бенкендорфом, уверяя, что она производит такое же усмиряющее действие на желудок, как Бенкендорф на жизнь общества…

Вернувшись в Петербург, Пушкин, в счет будущих барышей от издаваемого журнала, нанимает на лето дачу Доливо-Добровольского на Каменном острове.

Заглянув на короткое время в ненавистный Петербург, он снова вырвался из проклятых сетей этой жизни и понесся в Москву: нужно было порыться немного в архивах, сказал он жене. Но на самом деле нужно было вырваться из тенет. А кроме того, в его душе жила смутная надежда, что такие деловые поездки каким-то таинственным образом могут принести ему денег… Недалеко было время, когда он говорил жене, что им нужно в год 30 000, потом, некоторое время спустя, он цифру эту удвоил – как старуха в его сказке – до 60 000, а в последнее время уже утверждал, что меньше, чем на 80 000, им в Петербурге не прожить. Жалованья он не получал, писал мало – с этого времени число начатых и неоконченных стихотворений у него начало быстро возрастать… почва уходила из-под ног. По ночам он не спал и все думал, и по телу несчастного проступал холодный пот…

В мае, рано утром, Пушкин подъезжал к Москве. Он проехал по Тверской, узнавая все близкое его сердцу. «Как часто в горестной разлуке, в моей блуждающей судьбе, Москва, я думал о тебе», – вдруг пришли ему на память строки его же стихотворения. Карета повернула в Воротниковский переулок и остановилась у скромного двухэтажного особняка.

В доме еще все спали. Раннего гостя встретили слуги, потом и хозяин явился.

– Александр Сергеевич!..

– Павел Воинович, друг мой! Рад тебя видеть в добром здравии!..

Друзья обнялись и расцеловались.

Коротко обменявшись новостями, Нащокин с гордостью показал гостю свой игрушечный домик, повторявший до мелочей внутреннюю обстановку его кабинета. Внутри его была установлена миниатюрная мебель, посуда, другие мелкие детали. В планах хозяина была задумка разместить в домике и фигуры своих друзей.

– Ты, Пушкин, обязательно будешь здесь заседать на почетном месте.

Пушкин с большим любопытством рассматривал чудо-домик.

– А вот от меня тебе приятное известие я приготовил! Вот только куда я его подевал?

Нащокин вышел и вернулся с журналом в руках. Это был журнал «Молва».

– Вот что тебе о тебе Москва думает, слушай: «Давно уже было всем известно, что знаменитый поэт наш, Александр Сергеевич Пушкин вознамерился издавать журнал. Наконец, первая книжка этого журнала уже и вышла, многие даже прочли ее, но, несмотря на то, у нас, в Москве, этот журнал есть истинная новость, новость дня, новость животрепещущая…»

Пушкин взял в руки журнал и стал сам внимательно читать статью. В конце ее стояла подпись: «В.Б.». Каждый, кто интересовался литературой, легко мог догадаться, что под этими двумя буквами спрятаны имя и фамилия начинающего критика Виссариона Белинского.

Нащокин был знаком с Белинским, помогал ему деньгами, когда тот в них нуждался, а нуждался он постоянно.

– Замечательный человечище, – с восторгом отзывался Нащокин. – Он на тебя просто молится!..

– А что думают о моем «Современнике» московские «наблюдатели? – поинтересовался Пушкин, откладывая журнал в сторону.

Пушкин спрашивал о М. П. Погодине и С. П. Шевыреве, которые были издателями журнала «Московский наблюдатель».