Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

– Если я скажу «нет», ты все равно мне не поверишь… Конечно, он спросил… Мне было больно… – она подняла голову и посмотрела на Натали… – Ты мне хочешь что-то сказать?

– Вчера он прислал мне какой-то французский роман и записку, – Натали слегка улыбнулась. – Честно говоря, мне ужасно надоели эти его ребячества. Хочешь, можешь взять себе этот роман?.. У меня сейчас и без романов забот хватает.

Катя со слезами бросилась к Таше.

– Извини меня, Натали!.. Я так страдаю!..

Когда в комнату, услышав всхлипывание Коко, вошла Азинька, она сразу поняла, что происходит.

– Коко, – в голосе Азиньки зазвучали металлические нотки, – что ты нюни распускаешь!.. Как ты можешь так унижаться?..

Теперь они говорили и плакали втроем…

Несмотря на то что они были сестрами, но выглядели совершенно по-разному. На фоне сестер красота Натали выступала особенно ослепительно. Автор этого шедевра допустил лишь один несущественный изъян – чуть-чуть раскосые глаза, который скорее усиливал красоту Натали, чем портил ее…

Дети давно спали. В открытые окна повеяло ночною прохладой. На реке еле заметен был огонек челнока ночного рыбака…

В гостиной сидели Азинька и Натали. Утомленная Коко давно ушла к себе спать.

– Александра Сергеевича снова сегодня не будет, – со вздохом произнесла Азинька.

Наталья Николаевна, сидела, задумавшись, и промолчала… А Пушкин действительно был на своей городской квартире, пустой и неуютной. Утром он проснулся рано, прислушался к тишине, и сразу возникла мысль: «А не махнуть ли на Каменный остров к жене, к детям?» Но тут же отогнал крамольную мысль: надо работать!

Одевшись, Пушкин приказал приготовить себе завтрак. Есть не хотелось. Он выпил чаю и пошел к себе в кабинет.

На столе лежало письмо из Михайловского. Какая-то грусть стала закрадываться ему в душу от этого письма. Михайловское!.. Сколько там осталось пережитого!.. Молодость, труды плодотворные: «Евгений Онегин», «Борис Годунов»… свежая могила матери…

Раскрыв письмо, он увидел, что пишет ему зять, Павлищев: «Доход от имения следует исчислить в настоящее время в сумму… а можно бы было получить при должном управлении… – для убедительности аккуратно выписаны колонки цифр. – Расходу ныне… – продолжает Николай Иванович, – а при разумном же хозяйствовании можно было бы сберечь…» Алчность этого человека поражает Пушкина…

Пушкин отложил письмо в сторону и взял в руки «Северную пчелу». Что там пишет Булгарин. Не так давно обещал предать суду всенародному пушкинский журнал. Просматривая журнал, он наткнулся на статью об «Истории Пугачевского бунта»… «Ну, вот и до бунта добрался» – подумал Пушкин.

«Если бы мы сами стали разбирать это сочинение по всем законам критики, – писал в негодовании Фадей Булгарин, – то оно не выдержало бы первого натиска… Что открыто нового, неизвестного в этой истории? Какие последствия извлечены из столь важного происшествия?.. Разгадан ли этот чудовищный феномен?» – доносил Булгарин.

«А что же они скажут, когда прочтут “Капитанскую дочку”, которая лежит недоконченной на его рабочем столе, в которой этот “чудовищный феномен” тоже присутствует», – подумал Пушкин.

Его снова потянуло на дачу. «Может, махнуть на все и сбежать?» – подумал он.

Надо сбежать, захватив с собой Емельяна Пугачева. Вот ведь как жизнь повернулась: вместе она их свела для общей борьбы – шестисотлетнего дворянина и беглого казака…

Но, совсем было собравшись на дачу, он вдруг рассмеялся: «Хитришь, брат Пушкин! Не к Пугачеву ты собрался, а к женушке своей тебя потянуло!»

Принесли журнальную корректуру. Ничего не поделаешь, надо садиться и смотреть.

Но на Каменный остров он все-таки ушел. Он любил пешие прогулки. Для переправы через Неву он нанял лодочника, который не очень торопился. На просьбу Пушкина прибавить ходу лодочник не среагировал, дескать, успеется.

Расплатившись с лодочником серебряной монетой, он вскоре оказался на даче.

Дети были в саду, но, увидев приближающегося Пушкина, выбежали ему навстречу. Впереди все была, конечно, Машенька.

Услышав шум, из дома вышла и Натали. Пушкин медленно шел к ней, двигаться быстрее ему мешали повисшие на нем Машенька и Саша. Он шел и любовался женой.

– Какая же ты у меня прелесть! – с восторгом сказал он, целуя жену.

Все уже давно пообедали, поэтому ему накрыли одному. Есть не хотелось, он продолжал любоваться женой. Натали давно уже к этому вниманию мужа привыкла и не воспринимала этой восторженности. Она, сама того не чувствуя, излучала покой и счастье, от которого сердце Пушкина начинало биться учащенно.

– Мы тебя почти не видим, ты все время в городе, – с укоризной в голосе проговорила Натали. – Какая красавица там тебя приворожила?..

– Если бы красавица, – отвечал Пушкин. – У меня одна красавица, и зовут ее корректура.

– Отговорок не принимаю!.. Сознавайся! Кто она, моя соперница, которая?..