Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

– Что же ты так озоруешь? Слышу все! – с притворной строгостью отозвалась Арина Родионовна. – Сейчас приду, только вязанье захвачу.

– Ждем. А тем временем я посмотрю письма. Мне страх как интересно, что написал Рылеев.

Пушкин вскрыл конверт, начал читать и не удержался, чтобы не рассмеяться:

– Ах, как он меня ругает, и все за мое чванство. Не угодно ли послушать:

«Ты мастерски оправдываешь свое чванство шестисотлетним дворянством, но несправедливо. Справедливость должна быть основанием и действий, и самых желаний наших. Преимуществ гражданских не должно существовать, да они для поэта Пушкина ни к чему и не служат ни в зале невежды, ни в зале знатного подлеца, не умеющего ценить твоего таланта… Чванство дворянством непростительно, особенно тебе. На тебя устремлены глаза России. Тебя любят, тебе верят, тебе подражают… Будь поэт и гражданин…»

Удивительно: им мало тех струн, которые у меня на лире есть, им подавай и того, чего нет… А, вот и няня!.. Садись, мама, читать будем…

Все расселись по своим местам: няня с чулком на диване, Пущин разместился в кресле, а Пушкин остался сидеть за столом и раскрыл рукопись.

– «Читай не так, как пономарь, – промолвил Пущин, – а с чувством, с толком, с расстановкой…» – процитировал он Грибоедова.

Пушкин начал читать, как всегда мастерски, когда был в ударе…

Не успел он и страницу перевернуть, как послышался за окном визг полозьев саней.

– Мама, – обратился он к няне, – подойди к окну, посмотри, кого там леший принес.

Арина Родионовна посмотрела в окно и недовольным голосом сообщила:

– Кажись, отца Иону принесло!..

Пушкин бросил рукопись на стол, быстро спрятал письма и раскрыл книги житий святых православной церкви.

– Что случилось? – с удивлением спросил Пущин.

Пушкин и ответить не успел, как в двери появился, улыбаясь и кланяясь, монах с красным, наверное, от мороза, носом. Монах перекрестился на висящую в дальнем углу икону и снова начал кланяться.

– Представляю тебе, – обратился поэт к Пущину, – настоятеля Святогорского монастыря отца Иону. А это, батюшка, мой приятель, Иван Иванович Пущин.

Монах продолжал кланяться и извиняться, что, может быть, помешал своим приходом.

– Мне люди сказали, – начал монах извиняющимся голосом, – что в Михайловское приехал господин Пущин. Так я, грешная душа, подумал, что это тот Пущин, что в Кишиневе бригадой командует… Мы давно дружны с ним… А выходит, ошибся я. Простите великодушно…

Пушкин относился к отцу двояко: с одной стороны, с монахом можно было и поговорить, и выпить он был не дурак, а с другой – это был один из соглядатаев, один из тех царских клещей, которые безжалостно вцепились в него.

Пущин никак не мог понять некоторого замешательства хозяина.

Арина Родионовна уже хлопотала насчет чая. В гостиную, помимо самовара, было подано все то, к чему отец Иона был охоч, – варенье, печенье, сухарики и, конечно, ром. Няня разлила чай.

– Садись, отец, – сказал Пушкин, приглашая монаха за стол.

– Благодарствую… Замерз, едучи к вам, погода скверная… Морозец крепчает, – проговорил монах, ощупывая глазами все, что лежало на столе, с аппетитом прихлебывая с блюдечка чай наполовину с ромом. – Надолго ли в наши края? – обратился он к Пущину.

От чая и рома у монаха глазки стали маслянистее. Пушкин снова плеснул ему в чашку рома. Отец Иона еще больше размяк.

– Арина Родионовна, ох, и мастерица ты… Люблю твое варенье… Еще одной чашечкой согрешу с вашего позволенья… А что это, Александр Сергеевич, на столе, никак ваше новое сочинение? – заметил монах, обтирая вспотевший лоб.

– Хотелось бы, чтоб мое было, да не мое. Это Грибоедов написал комедию «Горе от ума», – ответил Пушкин с явной неохотой.

– Как же, слыхал, – оживился монах. – К нашему благочинному недавно сын из Петербурга приезжал, так сказывал. Весьма-с любопытно…

– Отец Иона, вам могу предложить только церковные книги, – с усмешкой посмотрел на монаха Пушкин, – а грибоедовская комедия для вас будет скоромной…

– Ничего, ничего, бог простит, а по должности надобно познакомиться, дабы в случае мог предостеречь овец своих духовных…

– Тогда, если не будете возражать, мы продолжим чтение… – уже совсем веселым голосом сказал Пушкин. – Хотите?

– Сделайте милость!.. Буду вам премного благодарен… Мать Аринушка, налей мне, касатка, еще чашечку чая, а я тебя молитвой отблагодарю.

– Да что вы, батюшка, – более приветливым голосом откликнулась няня, – давайте вашу чашку.

Пушкин продолжил чтение, которое все более захватывало его. Жестикулируя руками, он листал за листом лист.