Капкан для крестоносца

– Но говоря, что королева оказала мне большую услугу, Роб, я вовсе не имел в виду ее старания вызволить меня из изгнания. Когда я вынужден был бежать, архиепископ Готье прибрал к рукам мой диоцез в Или. Я ответил тем, что наложил на собственный престол интердикт, и мы с ним предали друг друга отлучению. Я его перещеголял, отлучив заодно остальных юстициаров и моих недругов вроде Гуго де Нонана. Впрочем, английские епископы проигнорировали мой эдикт.

Тут Гийом помрачнел – ему до сих пор было обидно, как быстро отреклись от него собратья-прелаты.

– Когда королева Алиенора приехала в Или, то была опечалена страданиями народа – моего народа. Эти бедняги не могли погребать мертвых, участвовать в мессе или совершать любое из таинств за исключением крещения детей и соборования умирающих. Государыня пристыдила меня и заставила снять интердикт. Она заставила меня понять, что в стремлении отомстить Готье де Кутансу я покарал невиновных. В иные времена я и сам бы это понял, Роб, но тогда ненависть затуманила мой рассудок. Затем королева заставила архиепископа возвратить мне доходы с Или, и мы с Готье сняли друг с друга взаимно наложенную анафему. Это удивительная женщина, – добавил канцлер, заставив брата в изумлении посмотреть на него, так как Лоншан никогда не выражался с таким восхищением о представительницах слабого пола.

Все ближе становилась громадная норманнская надвратная башня аббатства, и Лоншан снова остановил коня.

– Я чувствую себя, как Даниил, входящий в логово льва, – сухо признался он.

Но затем тронул лошадь. Вместо того чтобы потребовать впустить его, как бывало прежде, он вежливо попросил разрешения войти. И его брату подумалось, не видит ли он перед собой воистину редчайший пример человека, которого переменили перенесенные несчастья, человека, способного учиться на своих ошибках.

* * *

Появление Лоншана вызвало в совете шум. Архиепископ Руанский, восседавший на помосте рядом с королевой и Губертом Вальтером, даже нарочито отпрянул с видом человека, обнаружившего в своей опочивальне змею. Юстициары вели себя более сдержанно, но их позы и лица красноречиво свидетельствовали о том, что Гийом тут незваный гость. Его злейший враг епископ Ковентрийский уже вскочил, как и архиепископ Йоркский. Пышущий гневом, Жофф кинулся Лоншану наперерез, не дав дойти до помоста. Такой же рослый, как его сводный брат Ричард, и такой же темпераментный, Жофф возвышался над малюткой-канцлером и сердито вопрошал Лоншана, по какому праву он заявился сюда.

– Меня удивляет, как ты вообще посмел показаться в Англии? – язвительно воскликнул прелат.

– Соскучился по похотливым рыбакам, Лоншан? – с ухмылкой осведомился Гуго де Нонан, вызвав у присутствующих взрыв издевательского хохота.

Гийом покраснел, но держал себя в руках. Обогнув Жоффа, словно тот был еще одной из каменных колонн, что поддерживали своды большого зала, он заковылял к помосту.

– Мадам, – произнес он, глубоко склонившись перед королевой, которая приветствовала его кивком. Распрямившись, канцлер твердо встретил ледяной взгляд Готье де Кутанса.

– Я пришел к тебе, – продолжал Гийом, – не как юстициар, не как папский легат, не как канцлер, но как обычный епископ и посланец от нашего господина короля.

Если он надеялся обезоружить врагов смирением, то ошибся, потому как его заявление было встречено насмешками: недруги выражали сомнение, что король способен был поверить ему снова. По логике восстановить порядок надлежало главному юстициару, но Готье де Кутанс не выражал стремления прийти на помощь человеку, которого сам некогда назвал Пилатом из Руана. Предел веселью положила Алиенора, для чего ей потребовалось только вскинуть руку.

– Ты видел моего сына?

– Да, миледи. Я нашел короля в замке Трифельс…

Продолжить ему не дали, потому как изо всех углов зала послышались возгласы – они принадлежали тем, кто знал зловещую славу этой немецкой твердыни в горах. Алиенора заметно побледнела, а Губерт Вальтер громко охнул. Воспользовавшись повисшей вдруг тишиной, Лоншан наскоро заверил королеву – поскольку теперь обращался исключительно к ней, – что государя в Трифельсе больше нет. Затем сообщил, что ему удалось убедить Генриха вернуть короля к императорскому двору. Не обошлось без хмыканья, но Гийома мало заботило, если его примут за хвастуна – он гордился вызволением Ричарда из Трифельса, как ни одним другим достижением в жизни.

– Я привез письма, мадам, – сказал канцлер и, сделав шаг вперед, вручил их королеве.