Капкан для крестоносца

Среди них было одно частное, от сына к матери, предназначенное лишь для ее глаз; одно на латыни, чтобы огласить его перед юстициарами и советом; одно от императора, скрепленное золотой печатью – хрисовулом, бывшей в ходу у императоров Священной Римской империи. В последнем содержались заверения, что Генрих и Ричард живут отныне «в согласии и вечном мире» и что император «будет любую обиду, нанесенную королю, рассматривать как причиненную мне самому и нашей императорской короне». Затем Алиенора попросила архиепископа зачитать публичные послания вслух, и Лоншан испытал дикое наслаждение, потому что вскоре этим так безжалостно насмехавшимся над ним людям предстоит услышать, как король называет Гийома «нашим самым дорогим и преданным канцлером» и признает себя целиком обязанным ему за свое спасение из Трифельса.

* * *

Остаток заседания совета прошел не так удовлетворительно. Когда Лоншан передал распоряжение Ричарда по подбору требуемых заложников, епископ Ковентрийский принялся было отпускать ехидные комментарии, что легко, мол, ему распоряжаться чужими сыновьями, но получил резкую отповедь от Губерта Вальтера. Узнав, что для спасения короля действительно требуется собрать огромный выкуп, они не стали растрачивать время. Было решено ввести новую подать как на светских лиц, так и на духовенство: четвертая часть годового дохода. Каждому рыцарю предстояло уплатить по двадцать шиллингов, с церквей собирался взнос их золотом и серебром, а цистерцианцам, устав которых запрещал дорогую утварь, предписывалось отдать всю шерсть, состриженную с их овец за год. Собранные деньги постановили хранить в сундуках собора Св. Павла, под надзором Губерта Вальтера, епископа Лондонского и графов Арундельского и Суррейского. Сундуки должны быть опечатаны королевой и архиепископом Руанским. Это было огромных размеров предприятие, подразумевавшее суровые тяготы для страны, и так уже истощенной Саладиновой податью, но Лоншан не сомневался, что средства будут собраны – королева об этом позаботится. Наблюдая, как Алиенора хладнокровно обсуждает меры по освобождению сына, не открывая до конца совета личное письмо от него, Гийом подумал, что Всевышний облагодетельствовал короля Ричарда многими дарами, но самым драгоценным из них была женщина, давшая ему жизнь.

* * *

Аббат Варин уведомил Лоншана, что странноприимный дом аббатства и покои уже полны, и ему следует поискать себе приют в другом месте. Канцлер был склонен ему верить, потому как Сент-Олбанс заполонили знатные гости, прибывшие на совет. Вот только не мог забыть, что удостоился совсем иного приема, когда король посетил Сент-Олбанс неделю спустя после коронации: какими пышными были церемонии, каким щедрым хлебосольство аббата. Но возмущаться Гийом не стал и послал своих людей поискать комнаты в городе. В итоге им удалось подыскать палаты в частном доме, и близко не соответствующие привычным представлениям Лоншана о комфорте. Канцлер слишком устал, чтобы сетовать и готовился отойти ко сну, когда вдруг получил записку от королевы с распоряжением снова приехать в монастырь.

* * *

Лоншана препроводили в гостиную аббата, где он обнаружил королеву в обществе Губерта Вальтера, Вильгельма Маршала и внука Отто, пятнадцатилетнего сына ее покойной дочери Тильды, герцогини Саксонской. Встретили Гийома вежливо, хоть и без радушия, и по слову Алиеноры Отто предложил канцлеру свое кресло, а сам развалился в оконном сиденье с присущей юнцам вальяжностью.

– Мой сын в подробностях сообщил мне, каким образом удалось тебе убедить Генриха не держать пленника в Трифельсе. А вот о пережитом там выражается довольно расплывчато. Надеюсь, милорд епископ, что ты будешь более откровенен. Расскажи мне, насколько тяжело ему пришлось.

Лоншан порадовался, что Ричард не взял с него клятвы молчать, ибо не представлял, как смог бы отказать этой натянутой как струна, решительной женщине. Никогда не доводилось ему видеть такого проницательного взгляда – он готов был поверить, что тот способен проникнуть в самые отдаленные закоулки его души.

– Очень тяжело, мадам, – сказал он и затем поведал, насколько именно.

Когда речь зашла о том, как он застал Ричарда больным и в цепях, Губерт Вальтер и Вильгельм Маршал не удержались от гневных восклицаний, а у Отто в ужасе округлились глаза. Но Алиенора не вздрогнула и не промолвила ни слова, только немигающим взором смотрела на Лоншана, пока тот не закончил рассказ, пока они не узнали самое худшее.

Когда он смолк, повисла тишина. Гийом твердил себе, что сделал это все ради освобождения государя, но теперь понял, насколько важно для него, чтобы эти люди осознали истинную цену свершенного им поступка. И получил свое, из уст внука Алиеноры.

– Должно быть, сам Всевышний послал тебя в Трифельс, – воскликнул Отто. – Зная, как сильно дядя Ричард нуждается в помощи!