Капкан для крестоносца

– Я и плыл с королем, по крайней мере до Сицилии. Там я по его настоянию сошел на берег, потому как узнал, что в Марселе пристать не можем, и Ричард велел мне ехать к папе, прежде чем это успели сделать враги, а оттуда поспешить в Англию и помочь его госпоже матери и юстициарам управиться с Джоном. Я приехал сюда прошлой ночью и поутру отправился во дворец, засвидетельствовать почтение его святейшеству. И только потому узнал, что вы еще в Риме.

– Наслушавшись рассказов невестки про январский переход через Альпы, – сказала Джоанна, бросив на Беренгарию ласковый взгляд, – мы решили подождать до весны, пока перевалы не откроются. Она описывала, как в одном месте женщин спускали по склону горы, завернув в бычьи шкуры!

Беренгария усмехнулась – легко было вспоминать об этом сейчас, когда все осталось в прошлом. Приняв из рук слуги кубок, она выждала когда епископу нальют вина, после чего промолвила негромко:

– Как понимаю, тебе ничего не известно о моем господине супруге, иначе ты немедленно поведал бы нам новости. Но ты можешь избавить меня от тяжких дум хотя бы в одном. Когда мы отплывали из Акры, Ричард не вполне еще оправился от четырехдневной лихорадки. Как он себя чувствовал, когда ты расстался с ним в ноябре?

Губерт потянул немного времени, взяв вафлю, которую не имел желания есть. Женских истерик он старался как мог избегать, но знал, что эти две особы едва ли потеряют контроль над собой. И тем не менее, предчувствуя страшный эффект вести, которую ему предстояло им сообщить, старался оттянуть момент истины.

– Когда я в последний раз его видел, мадам, он был вполне здоров, – проговорил Губерт, радуясь, что хотя бы в этом может успокоить супругу Ричарда. – Но у меня есть известия о короле. Когда я был на приеме у папы, прибыл гонец со срочным донесением от архиепископа Кельнского. Мне крайне неприятно выступать в роли дурного вестника, но король Ричард был пленен близ Вены герцогом Австрийским и, если верить архиепископу, скоро будет передан императору Генриху.

С первыми же словами прелата Джоанна напряглась и полагала, что готова к самому худшему. Но выяснилось, что ошибалась, потому как эта новость в буквальном смысле обрушилась на нее как удар. В легких не осталось воздуха, она лихорадочно пыталась вдохнуть. А глянув на невестку, испытала еще один удар: Беренгария, вся сияя, взирала на епископа так, как если бы тот был одним из ангелом Божьих.

– Gracias a Dios! – прошептала наваррка, затем с лучезарной улыбкой повернулась к Джоанне. – Он жив, Джоанна! Жив!

– Да, и в плену у германского императора!

– Ну, это ненадолго. Его святейшество ни за что не потерпит такого возмутительного нарушения церковных законов. Мы заставим Генриха освободить Ричарда и просить прощения за то, что он бросил вызов церкви и так недостойно обращался с государем, сражавшимся за веру в Святой земле. – Беренгария положила ладонь на руку Джоанны. – Теперь я могу признаться, как мне было страшно. Я думала про свирепые бури, про яростные волны, и что зимой штормы даже еще сильнее… Но мне следовало быть более крепкой в вере. Всевышний никогда не покинет Ричарда!

Джоанна открыла рот, но остановила себя прежде, чем слова успели сорваться с губ. Едва новость распространилась, все в зале собрались вокруг них, и Губерт поведал все то немногое, что знал: как шторм прибил корабль Ричарда к побережью Истрии и как король, судя по всему, предпринял попытку добраться до владений своего племянника в Саксонии.

– Доехав до самой Вены, он почти преуспел, – сказал прелат, – потому что, оказавшись в Моравии, Ричард был бы уже в безопасности. Не понимаю только, почему при нем было так мало людей. Меньше двух десятков, если верить архиепископу, а когда его поймали, то и вовсе только трое.

Это ужаснуло Джоанну почти так же, как и весть о пленении Ричарда, поскольку, обладая живым воображением, она легко могла представить, во что вылились эти отчаянные недели бегства для человека, наделенного характером ее брата. Мариам тоже подошла и теперь воспользовалась внезапно повисшей тишиной и спросила у Губерта, не сообщил ли посланец архиепископа Кельнского имен тех двадцати. Когда прелат покачал головой, фрейлина ничего не сказала, но вскоре выскользнула из зала. Ее уход заметила лишь Джоанна, знавшая, что женщина беспокоится насчет Моргана. Она любила Мариам как сестру и души не чаяла в валлийском кузене, но в эту минуту могла думать только о Ричарде, оказавшемся в самом трудном за всю свою жизнь положении.

Беренгария удалилась сразу же, как только позволило приличие, и, поскольку фрейлины отправились к выходу вместе с ней, Джоанна догадалась, что невестка собирается пойти в близлежащий храм Св. Марии на Капитолии и вознести благодарственную молитву за избавление Ричарда. Анна, не менее Беренгарии склонная верить, что худшее для короля уже позади, пошла с ней, захватив с собой и Алисию.