Капкан для крестоносца

– Я отвечу на обвинения в том порядке, в каком они были высказаны. Прибыв на Сицилию, я обнаружил, что моя сестра, королева Джоанна, томится в Палермо по приказу короля Танкреда, захватившего ее вдовью долю. Я вызволил сестру, а затем договорился с Танкредом. Тот обязался уплатить мне двадцать тысяч унций золота как компенсацию за утрату вдовьей доли, и еще двадцать тысяч унций, которые король Вильгельм обещал вложить в войну против Саладина. Поэтому признаю, что я заключил договор с королем Танкредом, поскольку не видел иного пути получить деньги, причитающиеся моей сестре, а также вклад Вильгельма. Гнев императора мне вполне понятен. Но здесь нет никакого злого умысла. Я, скажем, совсем не обрадовался, узнав, что французский король и император встретились в Милане и вступили в союз, направленный, как известно, против меня. И тем не менее, я не ставлю под вопрос право императора заключать подобный пакт. Так и у него нет основания оспаривать мое право вести по своему усмотрению дела с королем Сицилии. Таков ход государственных дел, таковы прерогативы королей.

Ричард снова сделал паузу. Его слушали напряженно, но трудно было сказать, находят ли его слова отклик.

– Я удивлен, что мне приходится оправдывать свои действия в отношении узурпатора Исаака Комнина, поскольку я всего лишь мстил за причиненные моим людям обиды и попутно смог избавить киприотов от гнета тирана. Когда мы отплыли из Мессины в Святую землю, свирепая буря разметала наш флот, и несколько кораблей прибило к берегам Кипра, включая судно, на котором находились моя невеста Беренгария Наваррская и моя сестра, королева Джоанна. Исаак заточил в темницу тех, кто спасся при кораблекрушении и пытался угрозами заставить женщин сойти на землю, чтобы обратить их в заложниц. Господь свидетель, я прибыл как раз вовремя, чтобы спасти их из его лап. Разумеется, я пожелал наказать его за такие возмутительные действия. Найдется ли в этом зале человек, который на моем месте поступил бы иначе? Когда позднее Исаак запросил мира, я согласился, но вместо того, чтобы следовать условиям договора, он сбежал в ночи. Поэтому я сместил этого двоедушного злого человека и не жалею об этом, потому как он не позволял христианским кораблям заходить в кипрские порты и был уличен в связях с Саладином.

Тут Ричард повернулся к Леопольду, занимавшему почетное место на помосте.

– Если герцог Австрийский оскорблен моими действиями против его родича, мне остается лишь напомнить, что у всех нас есть родственники, которыми сложно гордиться. Если не сказать больше. Теперь об оскорблении, нанесенном мною герцогу при осаде Акры, когда я приказал сбросить его знамя. Первоначальная вина тут на нем, но признаю, что я обращался к нему чересчур резко, и это привело в результате к его уходу из Акры, а мы едва ли могли допустить потерю такого могучего воина. Впрочем, он вполне отомстил за свою обиду, задержав и пленив меня.

Леопольд не выглядел как человек вполне отмщенный: губы его были плотно сжаты, щеки побагровели, а стиснутые кулаки прижаты к бокам. Ричарда вид австрийца обнадежил – он решил, что его доводы прозвучали веско.

– Не имел я и намерения обогатиться за счет других, совсем напротив. Когда король Танкред согласился уплатить сорок тысяч унций золота, французский монарх заявил права на половину этой суммы, ссылаясь на договоренность делить всю взятую во время похода добычу поровну. Я согласился отдать ему треть, хотя едва ли Филипп мог претендовать на вдовью долю моей сестры. Но я пошел на это в стремлении сохранить мир между нами. Затем, захватив в Утремере богатый сарацинский караван, я сполна отдал французам треть денег и скота, потому что то была их доля за участие в набеге, а остальное разделил между своими солдатами. Не обогатился я лично и от завоевания Кипра. Я продал его тамплиерам, чтобы у нас была база для действий в Святой земле. А когда тамплиеры сочли, что остров им больше не нужен, я устроил его передачу Ги де Лузиньяну, королю Иерусалимскому. Тамплиеры заплатили всего сорок тысяч безантов и до сих пор должны шестьдесят тысяч. Я сказал Ги, что если он возместит храмовникам их взнос, я не стану требовать с него оставшиеся шестьдесят тысяч. Я сделал это, чтобы Ги и его родичи Лузиньяны убрались из Утремера, и тем самым расчистил дорогу Конраду, маркизу Монферратскому, к Иерусалимскому трону.

В зале стало еще тише – если это было вообще возможно. Привычные в большом собрании людей звуки: шорох ног, покашливание, шепот, отсутствовали. Ричард впервые за время речи посмотрел на Бонифация Монферратского. Тот сидел, откинувшись на спинку стула, сложив на груди руки. Но обманчивость расслабленной позы выдавали прищуренные глаза и желваки на скулах.