Капкан для крестоносца

– Сомневаюсь, что Танкред, киприоты, моя племянница и Анна согласятся с тобой, – отрезал он.

Огорченный своей ошибкой, аббат устремил на Губерта умоляющий взор, и епископ не замедлил прийти на помощь:

– Судьба Танкреда едва ли изменится, если ты дашь Генриху пятьдесят галер. Он давно ждет вторжения Генриха и готов к нему. Да и киприотам ничего не грозит, если Исаак обретет свободу. Он как сломанный тростник, и уже не представляет угрозы, потому что лишен главного оружия деспота – денег.

– Да и предлагаемые браки не являются унизительными, монсеньор, – быстро вступил Уильям. – Леди Энора, будучи племянницей английского короля, могла бы подыскать себе партию и получше, согласен. Но породниться с австрийским домом вовсе не зазорно. Род Леопольда знатен, связан кровными узами с множеством королевских дворов христианского мира. Его мать была византийская принцесса, супруга – сестра короля Венгрии, да и сам он вправе причислять себя к Гогенштауфенам. Что до леди Анны, то ее перспективы в любом случае скромны, даже если ты обеспечишь ее приданым. Исаак опозорен и низложен, и ни при каких обстоятельствах не будет иметь законного права на кипрский престол. Полагаю, армянские родственники по материнской линии приютят девушку, но едва ли какой-нибудь знатный лорд сочтет выгодным взять ее в жены. Так что брак с младшим сыном Леопольда для нее большая удача.

– Уильям прав, сир, – также торопливо ввернул Губерт, желая рассеять все сомнения Ричарда. – Судьба у девушек может сложиться много хуже. Если не считать, что это сыновья Леопольда, считаешь ли ты, что Фридрих и Лео не подходят для них?

– Нет, это хорошие парни, оба. У меня нет оснований думать, что из них получатся плохие мужья для моей племянницы и для Анны.

Приободренный этим вынужденным признанием Ричарда, Губерт улыбнулся:

– Нельзя забывать и о том, что не все помолвленные доходят до алтаря. Скажем, твоя с леди Алисой свадьба так и не состоялась. А если мне не изменяет память, твой господин отец и император Фридрих договаривались одно время о твоей женитьбе на одной из дочерей императора, но и отсюда ничего не вышло.

– И слава Богу! – с жаром воскликнул Ричард. – Если бы вышло, Генрих был бы сейчас моим шурином.

Когда все рассмеялись, король тоже сухо улыбнулся:

– Значит, завтра поутру мы объявим, что ты принимаешь условия? – Губерт не рискнул бы задать этот вопрос, не будь у него уверенности в ответе. И все-таки он затаил дыхание, пока Ричард не кивнул молча – ему явно не хотелось произносить слова согласия, казавшиеся слишком горькими на вкус.

Когда решение было принято, все с облегчением вздохнули. Губерт подозревал, что и Ричард тоже рад, хотя никогда не признается в этом. И тогда аббат из Боксли совершил еще одну ошибку.

– Давайте-ка выпьем за грядущее избавление короля, – предложил он и кинулся к столу наливать, прежде чем Губерт успел его остановить.

Ричард принял сунутый ему в руку кубок, но глаза его потемнели, как штормовое море. Губерту и Уильяму слишком часто доводилось наблюдать этот оттенок в глазах у прежнего короля; он служил предвестником взрыва печально известного анжуйского нрава. Оба подготовились к надвигающейся грозе. А вот аббаты и стражи этих признаков не знали, поэтому вздрогнули и охнули, когда Ричард сначала крепко сжал кубок, а затем запустил им через всю комнату. Сила удара была такой, что от стены полетели во всех направлениях куски отбитой штукатурки, вино же разлилось по побелке, образовав пятна, подозрительно похожие на кровавые.

– Может, я и вынужден соглашаться на это гнусное вымогательство, – рявкнул король. – Но Богом клянусь, не обязан его праздновать!

* * *

Ричард уединился на оконном сиденье в своей палате во дворце епископа Шпейерского, музицируя на маленькой арфе. То было явное свидетельство изменившегося к лучшему его положения, потому как стоило ему попросить у епископа инструмент, арфу доставили буквально через пару часов. Еще ему разрешили видеться с некоторыми из германских прелатов, и он провел весьма приятный вечер в обществе пробста Кельнского, Адольфа фон Альтена, поведавшего ему много интересного про мятеж. Но Пасха миновала, члены императорского сейма покинули Шпейер, и поток посетителей к Ричарду усох до ручейка. А потому король обрадовался, услышав стук в дверь – после трех месяцев в полузаточении он радовался практикуемой Генрихом политике открытых дверей: одиночество само по себе является наказанием для человека, привыкшего быть в центре внимания.

Теперь, когда Леопольд формально передал пленника императору, караульные у него сменились, и вот один из них встал и вразвалку подошел к двери, впустив Хадмара и двух сыновей Леопольда.

– Мы пришли попрощаться, – объявил Фридрих. – Потому как наш батюшка отъезжает сегодня в Австрию и мы можем уже больше не увидеться.

– Если только ты не приедешь на наши свадьбы, – вставил Лео с такой озорной улыбкой, что Ричард не смог удержаться от улыбки в ответ.

– Боюсь, я буду слишком занят, вселяя страх Божий в моего братца и его французского сообщника.