Капкан для пилигрима

– Ну и правильно, – добродушно прогудел Матвей, корявый посох поудобнее перехватил и легонько похлопал широкой ладонью по костлявой, пацанячьей спине. – Одному всегда плохо. Поэтому давай-ка, брат, вместе держаться.

– И так уж держусь, – пискнул тот и вцепился в рукав Матвеевой куртки.

Совсем немного успели по мягкому мху прошагать – непонятный предмет вновь высунулся из-за верхушек деревьев. Но на этот раз Матвей уже не удивился, лишь хмыкнул удовлетворённо, да губы скривил. Не зря мифическое чудовище знакомым показалось, теперь уже уверенно можно сказать – не зря. Едва ступили на полянку, сплошь заляпанную крупными, бирюзовыми цветами, Миха изумлённо охнул и даже зачем-то рот ладошкой прикрыл.

– Шар! – выдохнул сквозь тонкие пальчики.

– Точно, – подтвердил Матвей. – Старый знакомец. Не далее, как вчера, пока ты при смерти валялся, меня с этого шара чуть бутылкой не зашибли. Айда поближе, глянем на летунов невоспитанных.

По всему выходило, что горелка под шаром погасла, воздух внутри серой, грязной оболочки остыл и воздушный путешественник обессиленно опустился на эту самую полянку. Корзина, криво покосившись, замерла незыблемо – точно уж на века тут устроилась, а вот вялый, поникший купол всё не мог успокоиться, по привычке трепыхался, пытаясь взмыть в голубое небо. Сил хватало только на то, чтобы приподнять покатый бок над зелёной, зубчатой гребёнкой леса. Каждая попытка выглядела слабее предыдущей, и уже понятно, что гордый небесный странник вот-вот превратится в жалкую, грязную кучу тряпья в траве. У людей это называется – дух вон. Тот же результат.

Миха сочувствующе вздохнул.

– Как живой прямо… Жалко даже.

Матвей пожал плечами, промолчал. Экий попутчик романтичный попался! В своём-то организме от романтики даже остаточных явлений не сыскать.

Подошли поближе к корзине, Миха на цыпочки приподнялся, через плетёный край заглянул. И тут же шарахнулся, точно с той стороны ему в глаза гадостью какой брызнули. Отскочил резво, но запнулся, брякнулся на тощий зад и дальше уж на нём по траве заелозил, от корзины подальше.

– Мертвяки там, дядя Матвей!

– Да уж понял, – с досадой откликнулся тот. – А заметался-то чего? Живых бояться надо, а мёртвые – существа тихие, спокойные. Где положили – там и лежат.

– Вот и пусть лежат, – Миха торопливо поднялся и стыдливо поддёрнул штаны. – А мы лучше пойдём отсюда. Посмотрели и будет.

– Я не посмотрел ещё.

Матвей заглянул в корзину. Ничего странного или необычного там не обнаружилось. Прямо по центру, на затоптанном и заплёванном полу, развалился мужчина в добротном костюме, явно не из бедняков. Из-под задранной, седой бородёнки высунулся большой, острый кадык и именно его неподвижность больше всего убеждала – нет жизни в этом теле. Под боком у мужчины пристроилась миниатюрная женщина в пышном, белом платье, закрывающем тело от шеи до пят. Лицом уткнулась спутнику в бок, и от того не получалось понять: молодая или старая, красивая или не очень… Одно понятно – телосложение хлипкое. Матвей вспомнил, как эта пигалица вчера воплями небесный свод сотрясала, головой покачал. А впрочем, спьяну-то и в голову не приходит глотку жалеть, зато поутру только шипеть да хрипеть выходит. А то и лежать вот так вот.

На тонком, аристократическом лице мужчины отчётливо проступили красные пятна и уже начали темнеть, тяжелеть, наливаться смертельной чернотой.

– Не ушли от мора летуны, – со вздохом заключил Матвей. – В небе, конечно, заразы нет, но вот с собой притащить – это запросто. Даже в самом чистом месте грязь появится, если с собой её таскать. Тут уж куда не приди…

– Это мудрость житейская, дядя Матвей? – наивно поинтересовался пацан. – Или заповедь монашеская?

– Одно другому не мешает, – усмехнулся тот. – И сапоги, и душу в чистоте держать надо.

Миха задумался было, но не успел. Незваные гости вспугнули высокие, чистые мысли.

– Эй, монах! Что на нашей земле лежит – то наше. Так что, от корзины-то отойди, не доводи до греха.

Матвей степенно, нарочито медленно обернулся. Четверо мужиков, откровенно-зверского вида расположились полукругом так, что и бежать оказалось некуда: за спиной корзина воздушного шара, перед лицом внимательные, разбойничьи глаза. Впрочем, и не собирался, бежать-то. Не к лицу монаху такая резвость, да и возраст не беговой.

Густой, хриплый голос принадлежал, судя по всему, предводителю лесного воинства: угрюмому мужику, заплывшему дурным жиром, огромному и мощному. Серое, разлохмаченное тряпьё в качестве одежды, борода чёрной каймой на круглом лице, в ухватистых, грязных лапах – большой, тяжеленный топор. Точно не рабочий инструмент, таким много не наработаешь, очень уж не прикладист. А вот башку с плеч смахнуть – аккурат. Даже размахиваться сильно не придётся, так, махнуть небрежно.