Капкан для пилигрима

Остальные предводителю под стать, но, понятно, габаритами поменьше, объёмом пожиже. Среди них и бабёнка затесалась, правда в неженской одежде: штаны, рубаха навыпуск, едва ли не до колен, растоптанные сапоги не по размеру – уж чересчур велики. На вид лет двадцать, но неухоженная донельзя: запачканная, затасканная, поношенная и подержанная. Словно за двадцать лет все пятьдесят прожить успела. А то и больше. Голосок соответствующий: тонкий, визгливый, под бесконечный скандал заточенный.

– Чего ты с ним разговариваешь?! – бросила в широкую спину предводителя. – Видишь, в корзину полез нюхаться, чем бы поживиться! Монах, туда же!

Матвей болезненно сморщился. По ушам словно ладонями с размаху хлопнули, настолько противный голос. Как до своих лет дожила – уму непостижимо. Ведь только рот открыла – уже убить хочется.

– Мёртвые там, – пояснил как можно спокойнее.

– Это хорошо, что мёртвые, – довольно пробасил вожак. – С ними возни меньше.

– Похоронить бы надо, – напомнил Матвей. – Люди, всё-таки… были.

– Сейчас барахло соберём и уйдём, а ты хорони. Кто тебе мешает? На то ты и монах, чтобы с дохлятиной возиться. А нам дохляки без надобности.

Матвей тяжело вздохнул. Да провалитесь вы, со своими лесными законами! С покойниками и сам бы возиться не стал, да положение обязывает, будь оно неладно. Служитель, блин, Белого Духа, блюститель нравственности. Зашибить бы того, кто легенду придумывал!

Совсем уж собрался в сторону отойти, но девка не унялась ещё. Встрепенулась, взвизгнула так, что даже привычные сообщники невольно в сторону шарахнулись.

– Куда это ты собрался? А ну, вытряхивай, что там у тебя в суме?

– Да что ж у монаха может быть в суме? – непритворно удивился Матвей. – Какие богатства?

– А вот и поглядим – какие.

Матвей почувствовал, как тяжёлой, свинцовой злобой захлестнуло мозг. Аж в ушах зазвенело, и на глаза пелена пала, взгляд замутила. Даже покачнулся, словно голова закружилась.

– Мы во всю вашу монашескую чушь не верим, – добродушно, и даже доверительно поведал вожак. – Монахи тоже люди. И пожрать и вина полакать не отказываются. И что ценное тоже на дороге лежать не оставят, приберут. Так что, вытряхивай барахло, божий человек, и ступай с богом. Он тебе ещё подаст, по-свойски. Или думаешь, твой бог тебе сейчас поможет?

– Поможет, – глухо пробормотал Матвей.

– Дядька! – пискнул Миха из-под Матвеевой руки. – Отдай ты им всё. Что там осталось-то, крошки одни. Пусть подавятся.

– Крошек не жалко, – выдохнул Матвей, и с облегчением заметил, как посветлело в мозгу, взгляд прояснился и мысли в голове появились здравые. Значит, схлынул приступ ярости. Детский голосок в чувство привёл. Это что за потеря контроля? – удивился было, но тут же себя одёрнул. Чего ты хотел? Полжизни на кафедре форменные штаны протирал, весь боевой опыт коту под хвост. Да и не только боевой, весь остальной – в то же место.

– Не в крошках дело, – продолжил уже спокойно, размеренно, – а в совести. Совести у них нет: служителя ограбить, мёртвых обобрать – куда уж дальше?

Голос повысил, рявкнул зычно, на всю поляну.

– Слушайте!

Мелкие, полосатые жужжалки заполошно снялись с пахучих цветов, и, недовольно гудящей тучкой, подались в сторону.

– Пало проклятие на ваши головы! – громыхнул Матвей таким страшным голосом, что у самого по спине перепуганные мурашки рванули кто куда. – Никто из вас до утра не доживёт. Незачем вам жить, предназначенья в вас нет. Да и чашу терпения вы переполнили уже. И божьего, и человеческого.

– Ну всё, – выдохнул детина с топором и решительно шагнул к Матвею. – Кончились разговоры.

– И то верно, – согласился тот и коротко выдохнул – точно перед рюмкой. Легко взмахнул рукой и огромную тушу звероподобного вожака откинуло назад, словно тряпичную, безвольную куклу. Здоровяк попятился, потом качнулся вперёд, рухнул на колени, повалился на бок и вдруг взвыл неожиданно тонким, бабьим голосом. Массивные ноги в безразмерных сапогах задёргались, точно их хозяина кто-то взялся пытать беспощадной щекоткой; голова запрокинулась, а из широко раззявленного рта потекла бесконечной струйкой вязкая слюна. Остальные разбойники, успевшие забраться в корзину, перестали перетряхивать разноцветное тряпьё и замерли с раскрытыми ртами. Матвей действо затягивать не стал, махнул рукой и в их сторону. Посыпались в корзину, точно перезревшие фрукты.

Трубочку нейробича зажал в кулаке, усмехнулся криво.

– У каждого живого существа совесть имеется. Только будить надобно уметь.

Глянул на сжавшегося, оробевшего мальчонку, улыбнулся ободряюще.

– Я умею.

Женщина единственная не получила разряд нейробича. Замерла, глазёнками мутными таращится, рот беззвучно разевает, точно рыбёшка в кулаке удачливого рыбака. Гадский голос, похоже, пресекло напрочь.

– Что это с ними, дядя Матвей? – недоумённо протянул пацанёнок, осмелел и даже шею вытянул – получше обездвиженных разбойников разглядеть. – Ты их убил?

– Ещё не хватало, – недовольно поморщился тот. – Проучили их просто, сейчас в себя придут, встанут. И не я их проучил, а Белый Дух. По моей, правда, просьбе.