Позже они лежали вместе на кровати, их тела сплелись. Щека Тедди покоилась на мерно вздымавшейся и опускающейся груди Кристиана, звук его тихого дыхания убаюкивал ее. Убедившись, что она глубоко заснула, Кристиан осторожно снял ее с себя и быстро оделся. Была полночь. Он присел к туалетному столику написать короткую записку.
Моя Теодора!
Я ничего не помню, когда лежу рядом с тобой. Ты заполняешь все мои мысли. Я не могу думать ни о чем, кроме жажды прикоснуться к тебе. Мне нужно время, чтобы обдумать это предложение в покое и одиночестве. Возвращайся в Лондон, любимая. Я позвоню тебе в ближайшие двадцать четыре часа. До разговора храни меня в сердце.
Вечно твой
Клемент-Гранкур.
Он быстро вышел из вестибюля и проворно пошел по тихой, темной улице.
Тедди проснулась посреди ночи и увидела, что одна в постели. Она позвала Кристиана в тишине спальни, а затем обнаружила записку. Она все поняла. Кристиан делал важный шаг и нуждался в том, чтобы привыкнуть к мысли об уходе из «Шевадре» и отъезде из Парижа. Тедди хотелось, чтобы он принял решение без ее давления. У нее не было и тени сомнения в том, что он согласится. Она разлеглась во всю ширину кровати, улыбаясь сама себе. Его формальная подпись — Клемент-Гранкур — час спустя после интимности растрогала ее до глубины сердца.
Майк уставился на экран перед собой. Каждая клеточка его тела требовала отступить и выметаться с рынка. Если и бывало подходящее время для отпуска, то оно наступило сейчас. Рынок начинал сходить с ума. Торговцы всего мира засучили рукава и вцепились в Шведский Центральный Банк. Шведская валюта находилась под жестким давлением — статистики, предсказывающей снижение на несколько лет вперед, экономики, которая буквально замерла, правительства, залезшего в долги выше крыши. У кроны даже не было защитной сети европейского рынка. Она была в свободном падении, и просто не имелось оснований делать что-либо, кроме игры на ее понижение, прибыли были потерями шведов. Но Майку это не нравилось.
Майк был большим, дерзким игроком. Он любил делать большие ставки, а крона не была для него достаточно интересной валютой, чтобы крепко сыграть на ней. Если он купит крону, то просто получит ту же прибыль, что и все торговцы, если будет выжидать, его обвинят в потере ловкости, что приведет его на сковородку, по милости «Свериг Риксбанк». Следовать по основному течению рынка было против его натуры — иначе его не назвали бы «Дуче». Майк знал, что каждая его сделка, каждая его прибыль приносят кому-то соответствующий ущерб. Вот почему он не любил следовать общим тенденциям — можно было оказаться на проигравшей стороне. Но иногда следовало проглотить гордость и прыгнуть в общий вагон с остальными, а на данное время проигравшим почти наверняка окажется «Риксбанк». Почти наверняка. Майк нажал кнопку, автоматически соединявшую его с отделом «Морган Гаранти».
— ДД? Это Мичинелли. Скажи мне вашу стоимость четырех ярдов кроны против марки.
— Норвежской? Датской?
— Если я интересовался бы датской, я пошел бы в булочную за углом. Нет, бестолковая голова, стокгольмской.
Торговцы валютой не дураки, они знают столицы всех европейских стран.
— Она пока идет по биржевому курсу, Майкл. У нас нет особых приказов.
— Прекрасно.
— А ты считаешь, что она скоро будет сильно отличаться от этой цены?
— Более-менее, — Майк подождал несколько минут.
— Триста семьдесят четыре с половиной к тремстам семидесяти пяти с половиной.
— Ладно.
— Тебе даже это не подходит, парнище? — прикинулся простаком ДД.
— Договорились. Твое. За триста семьдесят четыре с половиной я продам тебе четыре ярда стокгольмской кроны против марки.
Майк записал сделку, поставил штамп времени сделки в документ и отметил противоположную сторону как «Морган Гаранти». Он всегда чувствовал себя лучше, приняв торговое решение — особенно, если оно приносило деньги. Он глубоко вздохнул, наполнив легкие спертым воздухом комнаты сделок. Воздух пах приятно. Тем не менее, где-то вокруг витал отчетливый запах тревоги.
Кандида порылась в сейфе в углу кабинета, где хранились распечатки записей всех кандидатов и возможных кандидатов. Она вынула анкеты четверых людей — Джека Делавиня, Малькольма Фиачайлда, Глории Мак-Райтер и Майка Мичинелли. Она тщательно перелистала их, забавляясь тем, как много в них общего. Для начала, все они жили одиноко, сосредоточив усилия на карьере. Когда Кандида начинала свой бизнес, она считала, что фраза «Семейное положение — не женат» благоприятна в итоговом описании. Эта фраза означала не только, что человек одинок, но и то, что он однонаправлен, что он не связан требованиями сопливых детишек, или супруга, или другими обстоятельствами семейной жизни.