Капкан на наследника

Даже одно осознание того, что ему все известно, успокаивает, утешает, придает уверенности. Другие тоже знали, но это была так, одна видимость, понимать-то они все равно не понимали, и их инстинктивная реакция превращала их в омерзительных врагов, маленьких ползучих тварей, которые в итоге становились воплощением мучений.

Почему они не могли просто поговорить?

Почему не могли быть пассивными?

Почему все они требовали только одного — своих мужских привилегий, проникновения?

Эти мрачные тени были даже хуже жестокой реальности. ОНИ ПРЯТАЛИСЬ. Скрывались в засаде и набрасывались из-за угла в самый неподходящий момент. Весь ужас в том, что они действительно ПРЯТАЛИСЬ. Они били тебя огромными дубинками, штурмовали, брали силой и толкали, толкали вперед, пока непередаваемая боль не превращала крик в тоненький писк, и было совершенно непонятно, как это ты все еще живешь и дышишь? Ты корчишься, извиваешься, ты тонешь, ты убегаешь в темноту и надеешься только на то, что никто и никогда не включит свет, но ты все равно знаешь, что дубинки никуда не делись, они скрылись из глаз, но в любой момент готовы снова прийти в действие. Большие, мягкие, крепкие дубинки, которые раз и навсегда отбивают у тебя желание, не важно какое, любое желание, и остается только ощущение, что тебя лишили чего-то, но тебе никогда не узнать, чего именно.

Шейла Макмиллан, жена величайшего дамского угодника из всех живущих. Он сам сказал мне об этом, И другие женщины говорили мне об этом. И мужчины подтверждают их слова. Шейла Макмиллан влюбилась в сильного, мускулистого, необузданного ловеласа, который тоже без ума от нее, и не может дать ему того, чего он желает, если только не примет перед этим парочку белых кружочков из маленькой пластиковой бутылочки доктора Эллиота, и это всегда случается, когда она уже далеко-далеко, в стране забвения.

Ты ненавидишь, тебя тошнит, но ты предаешься этим прекрасным играм со всеми, кому ничего не известно.

Только теперь и они начали подозревать. Или окончательно удостоверились. Мужчины такие забавные. Если они не могут получить этого, им приходится всецело отдаваться другому делу, правда, при условии, что они действительно любят.

Почему они не могли просто поговорить?

Почему не могли быть пассивными?

Мне хочется хоть раз доставить кому-то такую же боль. Что за странные мысли приходят иногда в голову?

Но почему он должен был узнать? Грязный Дог!

Когда же этот ублюдок вернется?

Стук в дверь.

* * *

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я ее.

— Одиноко. Я все сидела и думала, думала.

— Самое подходящее место для размышлений. Меня зачали в этой самой кровати. Наверное, они тоже немало передумали, прежде чем решились произвести меня на свет.

— Это вряд ли. Скорее всего, все произошло случайно, и только потом они решили оставить тебя.

— Очень сомнительно. В те времена сначала думали, а потом уж брались за дело. Мне хочется верить, что мое появление на свет планировалось. Законнорожденный или незаконнорожденный, я был желанным ребенком.

Она улыбнулась, но внезапно сменила тему разговора:

— Вчерашнее происшествие — это правда или мне пригрезилось?

— Ты же все видела своими собственными глазами.

— Но мне почему-то кажется, что это был сон. — Она задумчиво перебирала пальцами простыню. — У меня такие странные сны бывают, не поверишь. Вся моя жизнь — кошмарный сон. Даже когда я не сплю, я все время задаю себе один и тот же вопрос: а правда ли, я не сплю? Все из-за того, что во сне мне кажется, что я бодрствую, и щиплю себя, чтобы узнать, сон это или реальность, и все равно верю, что это не сон. — Она отвернулась и поглядела на открытые ставни, болтающиеся внутри на раскачанных петлях. — Хотелось бы мне никогда не путать жизнь и мечты.

— Сейчас ты не спишь, детка.

— Я много о чем успела передумать до твоего возвращения.

— И о чем же, если не секрет?

— Обо всем. И ни о чем. Потом опять обо всем. Может, ты сможешь мне помочь?

— Только попроси.

— Нет. Я этого никогда не сделаю, — тяжело вздохнула она, задержала дыхание и медленно-медленно выдохнула. И когда она повернулась и снова поглядела на меня, в глазах ее было совершенно другое выражение. — Это ведь ты уложил меня в кровать.

— Кто-то должен был сделать это. — Суть внезапной перемены ускользала от меня, и мне никак не удавалось понять, в чем же тут дело. Я выудил из кармана одинокую сигарету и закурил. — Насчет вчерашнего вечера…

— Не было никакого вчерашнего вечера, — проговорила она. — Все начинается сейчас, с этой самой минуты.

— Я ценю это, котенок. Мне удалось замести все следы. Только ты осталась.

— И тебе придется убрать меня?

— Не-а. Женщин надо целовать, а не убивать.

— Ты такой сексуальный. — Она снова попыталась увести разговор в другую сторону.

— Черт, я измотан, весь в поту и в пыли.

— Ты что, душ не принимаешь?

— Принимаю, только вот горячая вода кончилась.

— Насколько я понимаю, холодная вода угнетающе действует на мужскую физиологию.

— Кто-то ввел тебя в заблуждение, куколка моя. Это касается только небольшого числа мужчин, да и то не всегда. А я — просто скала!

— Правда?