Капкан на спонсора

— Шампунь мог сам свалиться, — подсказала Женька.

— Стоял, стоял и упал, — съязвила я.

— Точно, стоял, стоял и устал, оттого лег… — Женька потерла нос и спросила тоскливо: — Как думаешь, кофе выпить мы можем?

— Что за глупость? — нахмурилась я.

— А если отрава? — Такая мысль не приходила мне в голову, но теперь угнездилась в ней основательно и, судя по всему, надолго.

— Как же теперь жить? — охнула я.

— Будем есть пельмени, — утешила Женька. — Мы их принесли с собой. А вместо кофе и кипяточек сгодится, не помрем. Вообще питаться можно в кафе. Деньги у тебя есть, меня как-нибудь прокормишь.

Перспектива не особенно вдохновляла, мы принялись пельмени, а я попробовала рассуждать здраво.

— Вряд ли они станут травить нас мышьяком. Тебе раствор подменили, а не яд сунули, значит, хотели выдать убийство за несчастный случай.

— Ну… — с набитым ртом кивнула Женька.

— Ну. — сморщилась я. — Думаю, кофе вполне можно выпить.

— Пей, — согласилась Женька. — Я сейчас не хочу, может, попозже…

Кофе я выпила, чутко прислушиваясь к тому, что происходит в моем организме, Женька с любопытством за мной наблюдала, потом не выдержала и тоже выпила, после чего я пошла принять душ, а она стала звонить по телефону, удобно расположившись в моем кресле.

Я вернулась из ванной и застала Женьку в сильной задумчивости и с постным выражением лица.

— Удалось узнать что-нибудь интересное? — попробовала я оторвать ее от тяжких дум и энергично предложила: — Пораскинем мозгами, выстроим версию…

— Хана всем версиям, — возвестила подружка. — Считай, приехали. Сидим тихо, о милиции даже не думаем и ежедневно ходим в церковь: авось Господь поможет, грехов на нас, поди, не больше, чем на прочих, и положительные качества, безусловно, имеются.

Я хмыкнула и поинтересовалась:

— И кто у нас живет на Гороховой, тридцать?

— Замечательный человек, краса и гордость нашего края…

— Губернатор, — подсказала я.

— Не смеши, — презрительно фыркнула Женька. — Наш губернатор не отгораживается заборами от избирателей, он у нас демократичен и живет в одном подъезде со своим народом. А вот на Гороховой, тридцать проживает Николай Петрович Козырев, по кличке Козырной. Слыхала о таком?

— Нет, — покачала я головой. — Но догадываюсь, что он мужчина приятный во всех отношениях.

— Точно, я тебе больше скажу: исключительно редких достоинств человек. Например, денег столько, что он просто не знает, бедняга, что с ними делать. И раздает налево и направо, и в городе, и в области, говорят, и в столице уже раздает, причем помногу и с большим для себя шиком.

— Ясно, — мысленно себе посочувствовав, сказала я. А чем твой Козырной занимается?

— Всем, — обрадовала Женька. — От наркоты до сельского хозяйства. Колбасу, к примеру, делает. А мы пойдем на фарш. — Женька была расстроена по-настоящему, да и мне появление какого-то мафиози совсем не нравилось но кто-то из нас обязан не падать духом, значит, сейчас моя очередь.

— Мы с тобой уже решили: убийца не профессионал, Бандиты мудрить бы не стали. Встретили у подъезда — и дел на три минуты. А эти возились с трупом, занятие не из приятных, и все почему? Потому что не было у них алиби на вторник. Пришлось покойничку умирать еще раз — в пятницу. Бандитам такое даже в голову не пришло бы.

— А зачем тогда Аверин послал рукопись этому Козыреву? — ядовито поинтересовалась Женька.

— Ты ж говоришь, мужику деньги девать некуда, может, он хотел издать меня в сафьяновом переплете с золотым тиснением, — нашлась я.

— Дура ты, Анфиса, и я дура. Может, правду говорят, что дуракам везет?

Часа два мы еще сидели и толкли воду в ступе, плюнуть и забыть не получалось, а гениальные идеи отсутствовали. Женька сделала несколько звонков, но ничего существенного они к тому, что мы уже знали, не прибавили. В конце концов мы выпили валерьянки, проверили замки на входной двери и легли спать.

— Кошка сдохла, хвост облез, кто заговорит, тот ее съест, — громко сказала Женька и отвернулась от меня, чему я, признаться, порадовалась, потому что хотела спать, а не вести пустопорожние разговоры.

Я и в самом деле уснула, правда ненадолго. Спала крепко, без сновидений, а проснулась от дикого вопля. Вскочила, охнула, включила ночник и никого в комнате не обнаружила, за исключением вопящей Женьки. Та сидела в постели голая (она всегда спит нагишом), с вытаращенными глазами на совершенно безумном лице, а темные и очень короткие волосы на ее голове стояли дыбом.

Я схватила подушку, треснула ею Женьку, а потом надавила покрепче на ее физиономию, чтобы она заткнулась или хоть орала потише, не то весь подъезд поднимется по тревоге: люди решат, пожар, потому что Женькины вопли очень напоминали пожарную сирену.

Подружка все еще таращила глаза, но орать перестала.

— Чего ты? — пролепетала я, сильно сомневаясь, слышит ли она меня. В ответ Женька что-то промычала, я немного подумала и приподняла подушку.

— Господи, — заохала она, а я сказала обиженно:

— Чокнулась совсем? Ну чего ты орала? Женька села, повращала глазами, жалобно поскуливая, и вдруг заявила:

— Это мистика…

— Чего? — Только мистики нам и не хватало.