Улыбаюсь, вспоминая сегодняшнее утро. Я сидела во дворе и наслаждалась ветром, развеивающим обжигающие лучи солнца, пила кофе, когда в ворота заехали две машины. Из одной вышли Осман с невестой и Лайла, приехавшие на выходные, которые они проводили у Роланда в усадьбе. Из второй — Демид, которому необходимо было обговорить какие-то вопросы с другом, и заодно привезти наши паспорта с Арианой. Их появление удивило не только меня, но и Роланда, вышедшего на крыльцо вскоре после их приезда. Очевидно, он забыл, какой сегодня день недели, и какие дела у него были запланированы с Демидом. Но, увидев всех, словно пришёл в себя.
Все присоединились к моему утреннему завтраку во дворе, и некоторое время мы провели за непринужденной беседой. И когда Демид с Роландом и Османом встали изо стола, чтобы пройти в кабинет Ханукаева, Демид сообщил мне, что сегодня есть дневной рейс в Люксембург, и он может отвезти нас с Арианой в аэропорт после того, как они поговорят. С камнем на душе я приняла его предложение, хоть и желала провести с Ханукаевым ещё хотя бы день. И когда уже вставала со своего места, чтобы пойти и разбудить дочь, Роланд остановил меня, посадив на место, и заявил, что мы улетим с дочерью не раньше завтрашнего дня. Я еле сдержала улыбку, но сердце выдохнуло с облегчением.
— Какие-то планы? — с ухмылкой на лице, поинтересовался Демид, бросив на меня взгляд. Ответ ему был неважен, но он понимал, что это имело значение для меня.
— Подарки Арианы приедут вечером.
— Роланд, если проблема в этом, то…
— Нет никакой проблемы, — перебил меня мужчина и посмотрел сурово, — Я обещал ребёнку.
Спорить с ним не стала, да и не хотела. Я знаю, как ценно для него собственное слово, от того ещё более значимым показалось его обещание для дочери.
— С каких пор Роланд стал принимать решения за тебя? — снова вырывает из мыслей голос матери.
— Он пообещал Ариане подарок. Она его ждёт. Только и всего.
— Уверена, он растянет этот процесс настолько, насколько это возможно.
— Завтра мы будем дома.
— Я переживаю за тебя. Не хочу, чтобы тебе было плохо.
— Сейчас мне хорошо, — отвечаю со всей искренностью, смотря на счастливое лицо дочери, которая прячется от мяча за спиной у Османа.
— Сегодня — да, а потом тебя ждут новые страдания. Этот человек не даст тебе ничего, кроме боли.
Молчу какое-то время, посмотрев на Роланда. Возможно, она права. Возможно, стоит быть сильнее и решительнее и бежать сейчас, сломя голову от него. Но я выдохлась. Устала бежать все эти годы, прятаться, лгать самой себе, что всё в порядке. Мне не хватает тех сумасшедших дней, когда самой большой проблемой в моей жизни была ненависть Роланда. Когда каждая встреча подобно цунами сносило всё на своём пути. И даже нас самих. Мне не хватает того огня, тех взглядов, пылких слов и столкновений тел. Я скучаю по тому времени, скучаю по нему. Это было всё так глубоко зарыто внутри меня под грудой ненависти и обид, что я и не думала, что когда-нибудь снова встречусь со своими подлинными чувствами с глазу на глаз. И вот я встретилась с ними, и стало хорошо. Хоть я и знаю, что завтра будет плохо. И страшно. Одиноко.
Я всё знаю, понимаю, но хочу ещё хотя бы раз, чтобы было так, как прежде — мы рядом, несмотря ни на что.
— Доченька, — вдруг слышу голос Эрнеста в трубке телефона.
— Папа, здравствуй, — улыбаюсь, услышав его голос.
— Подслушал ваш разговор, и решил тоже поговорить с тобой, — слышу, как он отъезжает от Марии, наверное, чтобы его слова дошли только до моих ушей.
— Мы прилетаем завтра. Нет ничего пагубного в одном сегодняшнем дне.
— Один день способен изменить мировую историю. Но я хочу поговорить не о мире, а о тебе.
— Я тебя слушаю, хоть и не понимаю, к чему этот разговор. Завтра всё встанет на свои места.
— Медея, всё давно не на своих местах. Мы не там, где должны быть и не те, кем хотим быть. И сейчас ты находишься рядом с Роландом не из-за дочери и не из-за его желаний. Ты там, потому что хочешь там быть. Любовь ведь такая паршивая штука… её не выкинешь из-за того, что она плоха или непригодна. Она, как крест, который каждый несёт на своём горбу, на протяжении всей своей жизни.
— Паршива не любовь, а осознание того, что ты должна ненавидеть и презирать человека, но не можешь делать это по-настоящему. Всё получается искусственным.
— Объясни, за что ты должна ненавидеть Роланда?
— За причиненную боль, за смерть Эмми, за то, что не осмелился посмотреть в глаза на кладбище. Мне есть за что его ненавидеть. А я сижу сейчас, наблюдаю за ним, и ничего кроме тоски не чувствую.