Капрал Серов: год 1757

Пасмурная балтийская погода имеет свои плюсы. К примеру, когда надо толкать по вязкому песку тяжело груженную телегу, то палящее летнее солнце лучше спрятать за тучки. А если еще мелкая дождевая морось прибьет дорожную пыль — то вообще жить можно.

Хотя, конечно, приходилось тяжело. И вроде бы волы в упряжке мощные, роют копытами песок, стараются, но повозка все равно вязнет. Не, так-то обычные телеги, те, где еда, одежда, палатки, патронные ящики — те идут нормально. Плохо идут повозки с пятипудовыми мортирами и зарядами к ним. Просто потому, что очень плохая развесовка. К примеру, обычная пушка или гаубица — она длинная, за счет чего ее вес примерно одинаково ложится и на ось лафета, и на ось артиллерийского передка. С мортирой же все сложно. Мортира — это такое очень странное орудие. На пушку вообще не похоже. Выглядит, как короткий и толстый медный горшок, а весу в нем далеко за тонну. Везут мортиру на специальных четырехосных дрогах, и все равно центр тяжести повозки получается очень высоко, и на ямах и поворотах дроги норовят уйти в сторону или завалиться на бок. А уж если такая дура опрокинется — пиши пропало. Придется вокруг упавшей медной хреновины городить подъемные механизмы вроде «журавля», ставить кучу подпорок, а потом в десяток рук с помощью ломов, шестов, талей и ругани полдня поднимать ее на место.

Люди, сопровождающие дроги с мортирами, быстро выдыхались, потому работали посменно. Каждые полчаса-час к повозкам пушкарей приходили все новые и новые артели солдат. За те два дня, что мы шли от Полангена, — из трех полков нашей бригады каждый солдат хотя бы раз батрачил у пушкарей до седьмого пота.

Пасмурная погода — это хорошо. На солнцепеке пришлось бы хуже. Главное, чтобы ливня не было.

Дорога на Мемель оказалась и не дорогой вовсе. Просто небольшая тропинка вдоль берега. Грунты здесь — сплошной песок. Редкий и слабый дерн, хоть как-то скрепляющий дорогу, был напрочь разодран копытами коней донских казаков, шедших в авангарде войска, а затем и несколькими сотнями телег полков первой бригады. В общем, наш обоз тащился уже по грязному песку, перемешанному со всяким мусором. Там, где песок был хоть сколь-нибудь влажный, еще можно было нормально проехать, а чуть где посуше — все, пиши пропало. Тележные колеса проваливаются в сухую пыль чуть ли не по самую ступицу. Идущие по бокам телеги солдаты тут же принимаются махать лопатами, освобождать оси и толкать, помогая измученным волам.

Свободные от работ капральства рыскают по редкому сосновому лесу в поисках того, чем можно укрепить дорогу и подложить под тележные колеса. Нормальных кустов, которые можно порубить на фашины, практически не найти, в сосновом лесу не бывает такого подлеска, как в лиственном. Да и что может вырасти на песке, кроме сосен?

Помню, я еще дернулся от слова «фашина». Из уст поручика Нироннена с его легким шведским акцентом это звучало… эм… своеобразно. Но нет, он не имел в виду ничего такого. Фашина — это просто такая объемная связка прутьев, предназначенная для того, чтобы заполнить ею яму, ров или небольшой овраг.

Только вот связки прутьев особо не помогают, узкие тележные колеса режут все подкладки как ножом. Прокатил по лапнику и прутьям одну-две телеги — и все, беги снова в лес, ищи хоть что-нибудь. Хорошо хоть проходившие перед нами полки первой бригады в некоторых особо неприятных местах уложили гати из бревен.

Первую неделю марша на Мемель — от лагеря под Либавой до городка Буденинсгоф — шли практически налегке. С собой только личные вещи, оружие да немножко сухарей и вяленого мяса. А вот дальше, когда мы дотопали до небольшого портового городка Поланген, обычный марш стал превращаться в подвиг.

Потому что одновременно с нашим прибытием в этот город туда же пришли корабли Балтийского флота. И нас сразу запрягли на разгрузку. А привезли флотские много чего: провиант, фураж, артиллерию, инженерное хозяйство полковника Демолина…

От Полангена до Мемеля артиллеристы и инженеры должны добираться своим ходом. Ну как своим? На наших руках конечно же. Самих-то пушкарей и инженеров немного, они по такой дороге будут целую вечность топать. А дойти надо быстро. Тридцать верст за два дня — так была поставлена задача.

Вот и тащили.

Тяжелый марш. Очень тяжелый. Когда мы весной, в марте, подходили к Крейцбургу по начинающейся весенней распутице — и то было легче. Там лес был богаче, солиднее, десяток солдат с парой топоров за несколько минут могли сотворить гать через любую промоину.

Работали все. И я наравне с ребятами махал лопатой, и Ефим, и ундер-офицер Фомин, и даже Максим Годарев. Даром что благородного сословия — а все равно от коллектива не отделялся, толкал телеги вместе со всеми.