– Не будьте глупы, Кокуто-сан. Я ведь говорила вам. Все это мне известно. И все, что мне нужно – это вспомнить.
Стоя на коленях, опершись руками на пол, она сгибается и прячет лицо. Я слышу звук, который сперва принимаю за смех. Лишь когда я приглядываюсь к ней, вижу, как слезы капают на пол из ее невидимых глаз. Я оставляю ее здесь, жалкую и одинокую, в здании, где когда-то веселились дети. Дождь, шедший ранее, превратился в толстый туман, скрывающий деревья и прячущий путь домой в сказочной дымке.
Записи в забвении – 9
Я видела сон о времени, когда была ребенком и все еще жила с семьей. Я видела далекое прошлое.
У нас тогда был сосед. Старик, которого покинула семья, он жил совсем один в маленьком доме. Его рассудок давно помутился, и даже вчерашний день он редко помнил. И все же он всегда был добр к нам.
Я всегда держала с ним дистанцию, но мой брат Микия стал ему очень близок. Возможно, старик видел в моем брате способ забыть о своем одиночестве хотя бы на время. Они часто болтали об обыденных вещах, но мой брат всегда приходил домой и рассказывал мне, что ему говорил старик, как будто это были самые важные вещи.
Но пришел тот день. Было время ужина, и никто не ожидал этого. Мой брат пошел в дом старика и обнаружил, что тот лежит на полу, не просыпаясь, и рассказал нашим родителям. Они бросились к нему, делая все, что могли, и они же покачали головами, когда мы задали тот вопрос, который обязаны были задать. Мы знали, что это значит. Настроение семейного ужина быстро развеялось. И непонятно почему, я обнаружила, что плачу. Он выдержал долгие десять лет без своей семьи, только чтобы скончаться в одиночестве. Даже я, считавшая, что мое сердце уже затвердело, проливала слезы по этому человеку.
И если даже я плакала, я думала, как тяжело должно было быть моему брату. Но он не плакал. Его лицо не могло скрыть печаль, но он не плакал. Сначала я считала, что он изображал силу, которой у него нет, хотя это было бы глупо с его стороны думать, что такая демонстрация силы принесет ему какую-то пользу.
Прошли дни, но ни единой слезы не вытекло из глаз Микии. Я нашла его ночью, сидящим на веранде, глядящим на яркую полную луну. Села рядом с ним, и тоже стала смотреть на бесчисленные звезды. А потом спросила:
– Почему ты не плачешь?
– Кто знает, – ответил он. Он посмотрел на меня с высоты своего роста со странным выражением. В его глазах были видны боль и спокойствие.
– Это потому, что мальчики не плачут? – спросила я, повторяя слова, которые однажды сказал мне мой отец. Но брат лишь покачал головой.
– Почему ты не плачешь? – повторила я.
– Я хочу, но не должен. Потому что слезы должны быть особенными.
Считая вопрос исчерпанным, он снова посмотрел на ночное небо. Даже сейчас я помню, что тогда он был ближе всего к тому, чтобы расплакаться, но в итоге так и не сделал этого. Он был ближе всех к этому старику и он больше всех заслуживал право плакать.
Но слезы должны быть особенными. Они бросают тень на всех, кто их видит, позволяя чувству печали попасть в тех, кто видит нас. Это зараза, эхо, которое усиливает скорбь. Но это особенное и личное.
Поэтому он не плакал. Он был сильнее, чем кто-либо, кого я знала. Он не хотел никому вредить, и он держал всю злобу и скорбь в себе ради других. Если он будет плакать, то только для кого-то особенного. Но на это понимание других он обменивает понимание себя. Никто не понимает его. Ему, должно быть, одиноко.
Это в тот момент Микия Кокуто стал кем-то по-настоящему особенным для меня. Важный человек, которого я постараюсь никогда не потерять.
Это была ночь, когда лунный свет дико играл на траве и когда даже огни города не могли сравниться с ним. И так брат и сестра смотрели на звездное покрывало. И эту картину я вижу каждый раз. Это старый сон из дня, который должен быть давно забыт.
Одиннадцатое января, понедельник.
Начались занятия, и я вернулась к обыденной ученической жизни. Покончив с уроками, я спешу в общежитие, чтобы подготовиться. После этого иду в главное офисное здание, чтобы получить разрешение на выход с территории школы на день. Сестры встречают меня суровыми взглядами неодобрения, но они знают, что я не сделала ничего предосудительного за пределами Рейена, и, как всегда, я получаю разрешение.
Когда я выхожу из главного офиса, я сталкиваюсь с Фуджино, замечая ее в первую очередь по вороным волосам.
– Уходишь, Азака? – мягко спрашивает она.
– На время. Я могу не успеть до комендантского часа, так что можешь предупредить Сео за меня?
Она кивает, обещая передать сообщение моей сожительнице. Мы прощаемся друг с другом. Спешно идя по лесному пути, я прихожу к главному входу Рейена. Охранник не открывает для меня больших ворот, предназначенных для машин, вместо этого пропуская через маленькие боковые двери.