Карамель. Новый Мир

– Почему ты желаешь кому-то и что-то вечно доказать?

В самом деле, отец? Кто воспитывал меня на сравнении? Кто закладывал мне мысли о том, что нахождение в Новом Мире следует заслужить, место в Палатах следует заслужить, репутацию следует заслужить…кислород, которым ты дышишь, следует заслужить. Если ты достоин – живи, соответствуя законам и правилам. Если нет – прочь.

Отвечаю:

– В первую очередь, я доказываю это самой себе.

Отец перебивает:

– Что именно? Что именно ты доказываешь?

– Что я достойна, – говорю без промедления и хочу развести плечами, но отец опережает этим жестом меня.

– Ты уже здесь, Карамель.

Прав.

– Ты здесь. Вкушай жизнь на поверхности, вкушай Новый Мир. Ты достойна, ты здесь. Уже.

Говорю:

– Сваи, что держат Новый Мир, крепки. Дома, стоящие друг на друге, тоже крепки. Слабы люди, отец, они хлипкие. Они пускают трещины в наших строениях и разрушают созданное иными, сильными. Я не хочу быть тем, кто причастен к разрушениям, не хочу губить. Я хочу быть Создателем.

– Будешь. Однако всё падёт, дочка, рано или поздно, и ты – увы – не воспрепятствуешь тому.

– Но…я буду пытаться…

– Падёт всё, – настаивает отец. – В твой век, век твоих детей или спустя десятки. Любую империю ожидает крах, любого властителя – свержение, любую возведённую башню – падение. Верить, что именно мы исключение – абсурд.

– Для чего мы стараемся? Чтобы пасть и быть уверенным в том? Чтобы умереть, не оставив за собой даже шлейфа прекрасного?

– Мы живём, Карамель, потому что другого не остаётся. Мы стараемся не для будущего, для себя. Будущее заведомо пало, избрав властителями нас, мы это поняли, однажды. Те люди сотни лет назад тоже не смели прогнозировать наплывшие на них беды, они строили светлые мечты о прекрасном завтра. И что с того? Где они? Под пятами построенных нами зданий?

Качаю головой.

Нет-нет-нет.

Не хочу слушать, не хочу принимать.

– Начти жить настоящим, Карамель! – утверждает отец. – Иначе упустишь его, а потом осознаешь, что и за будущим не угнаться, на то оно будущее. Сила, детка, и желание к созданию – также губительны. Ты не ослышалась: стремление создавать, бывает, ведёт к разрушениям.

Только и бросаю:

– Враньё.

Мужчина замирает.

– Ты учил другому, – добавляю я. – Днями и даже годами ты говорил иначе.

– Не понимаю тебя, дочка, – кивает отец. – Это то, с чем ты можешь справиться. Подстраиваться – вот, что должен уметь любой житель Нового Мира. Каждый житель.

Выдаю нервный смешок:

– Я думала, мы создаём лучший мир и заставляем подстраиваться других, не понимающих и не следующих высшей цели. А мы-то перед кем пресмыкаемся?

– Всегда найдётся рыба покрупней.

Этой рыбой оказывается сам город. Живой. Дышащий.

Я спрашиваю:

– Это ты предлагаешь? Сделать вид, что ничего не произошло? Отсеять одни мысли и убеждения и посеять иные? Ныне угодные тебе, потому что раньше были угодны другие? Предлагаешь перепрограммировать себя, так просто?

Отец пожимает плечами и гордо произносит:

– В чём беда, однажды ты сделала это.

Не терплю, когда он напоминает или пытается пресечь этим фактом из биографии.

Отец выпаливает:

– Может, мир не так уж хорош, но он и не так уж плох. Мы сами создаем свою реальность, но не все сопутствующие обстоятельства и условия контролируемы нами. Новый Мир – большой механизм, а мы в нём – шестерёнки, часть системы. Даже поломка единой детали несёт последствия, Карамель, несёт общественный резонанс.

Спокойно соглашаюсь.

– У тебя щёки красные, – отмечает отец. – Ты долго стояла на улице или плакала?

– Второе, – сухо отвечаю я и роняю взгляд в стол.

– Над этим поработай, дочка, чтобы я мог гордиться тобой. Ты – величайшее творение: моё и этого города. Будущее Нового Мира – в твоих руках. Новый Мир достанется тебе, когда ты будешь готова, когда я увижу это.

– Пока не видишь? – уточняю и пытаюсь посмотреть в глаза отца.

– Пока я вижу красные от слёз щеки. Не позволяй другим заметить: хищные рты всегда захотят занять твоё место, прожить твою жизнь. Не позволяй.

Киваю.

Отец расслабляется: и в позе, и в голосе.

– Я могу что-то сделать для тебя, дочка? Прямо сейчас?

– Избавься от подружки матери, пускай не работает там.

– Она потеряет работу, статус и жизнь на поверхности, ты уверена в своей просьбе?

– Голдман не испытывают сомнений, ты оскорбляешь моё имя, спрашивая об этом.

– Больше ты не услышишь о ней, – спокойно говорит отец, хотя я ощущаю распирающую его гордость от услышанного. – По пути на работу заеду в Академию: поговорю в Администрации о твоём вынужденном отсутствии на уроках и безалаберном присутствии в академических стенах некомпетентного работника.

Не знаю, стоит ли мне благодарить отца.

– Можешь идти, – вместо «спасибо» слышит он. – Дальше я сама.

– Пожалуйста, дочка.

Отец покидает кабинет.

Наблюдаю через окно, как он садится в оставленный на посадочном месте автомобиль. Стоило вырывать отца с рабочего места? Определённо. Краткая беседа вела к колоссальным переменам, имела колоссальный смысл.