Карамель (СИ)

Я поднимаюсь в спальню, вновь и вновь лелея от одной только мысли спокойного и хорошего утра. Под черное платье со свободной юбкой до колен я подбираю черные гольфы и красные туфли: открытый носик их выпускает пальцы, и я, еще не выйдя на улицу, ощущаю ледяной холодок ветров. Но подобные жертвы окупятся выражением лица Ирис, увидевшей меня в новых одеяниях. Я подбираю сгущено-карамельные волосы красной лентой, спускаюсь на кухню и завтракаю — получаю удовольствие от скрежета фасоли, редиса и огурцов на зубах, привкуса сливочного соуса. Запив водой, велю Миринде принести мне еще один стакан. Где-то вода — такая редкость, и эта мысль добавляет мне настроения, подытоживает, журчит над плечом… «Если отнимать, Карамель, — то все. Ты заслуживаешь этого и еще больше».

Я быстро встаю и иду к шкафам, черная мышка Миринда мчится за мной и как обычно подает пальто. Открыв дверь, она говорит:

— Вы прекрасно выглядите, мисс Голдман.

Я думаю что-нибудь ответить, но даже хорошее настроение не побуждает меня забыть про этикет: Миринда — прислуга.

На посадочном месте меня забирает автомобиль, и за рулем никого с янтарными, карими глазами — смешно и радостно! все осталось позади, все эти временные тревоги и невзгоды, сны и незнакомцы, инородные слова и такие же речи.

Я смотрю на сплетающиеся под нами мосты, смотрю на многоэтажные здания перекрывающие друг друга, и вдруг водитель сбивает меня вопросом, заинтересовавшись акциями отца. Первым на ум приходит мысль, что они работают вместе, однако осторожность нарушать я не спешу и ничего о семье не рассказываю. Уклончиво говорю, что Голдман всегда занимают лидирующие позиции на рынке.

— Вот уничтожим мы этих рабов в Остроге, а что дальше? — рассуждает мужчина, когда наш разговор заходит о внутриполитической борьбе Нового Мира и изгоев, находящихся под нами — это всегда сбивает с толку, потому что ты приучен к иному и с самого детства убежден, что других людей не существуют; но нет, эти бродяги ходят прямо под нами, живут за наши счета, получают от нас еду и кров и все, что требуется с них — самоотверженная отдача их работе, ибо если основания зданий не будут подлежать ремонту, Новый Мир обрушится прямо на их головы. — Кто будет работать на нас? Мы же рухнем!

И говорит мужчина уже отнюдь не о политике, жизни на поверхности и морали. Мысли его уходят в одно русло с моими: если дома при основаниях перестанут реконструировать — мы действительно просто рухнем и целая цивилизация падет от куска не прикрученного болта.

— Наслаждайтесь тогда, — спокойно отвечаю я. — Последний век живем… Доживаем.

Водитель косится, а я, оставив несколько серебряных карт, иду в школу.

Ирис ждет меня за раздевалкой, оценочным взглядом пробегается по одежде, когда я сдаю в аппарат пальто, но ничего не говорит. Ромео стоит у кабинетов второго уровня, Ирис ускоряет шаг и исчезает где-то, чтобы мы могли поприветствовать друг друга наедине.

Сначала я по-доброму смотрю на Ромео.

Но он, приблизившись, пытается взять меня за руку — я отстраняюсь и сию же секунду хмурюсь.

— Ну же… — тянет Ромео, как будто я ему чем-то обязана.

— Ну же? — сомнительно повторяю я. — Ну же? Я тебе что-то должна?

Его ставит в тупик мой вопрос.

— Ну же? — еще раз говорю я. — Что это значит?

— Я хотел тебя поцеловать, — сразу же признается он.

Я испускаю смешок — его подобие и мысленно ругаю себя за то, что позволила такую глупую эмоцию, такую глупую реакцию, но все же наивность Ромео меня выводит.

— Мы что, — шепчу я, — обезумевшие влюбленные или супруги?

Мимо нас пробегает маленькая девочка, и я бросаю кроткий взгляд.

— Серьезно, оставь эту идею, Ромео, — продолжаю я и смотрю через плечо.

Из лифта выходит группа учеников — разговаривая, они проносятся подле нас, в один из открытых кабинетов.

— Мне противна… — начинаю говорить я, но не успеваю закончить.

— Любовь? — прерывает меня Ромео.

Я не решаюсь повторить это слово. Оно не задевает меня — нисколько; просто оно омерзительно.

Любовь… да что такое любовь? Удар гормонов? Раньше люди не принимали лекарства или витамины, помогающие сдерживать «любовь». Самообладание — вот, что должно быть присуще настоящему человеку: истинному жителю Нового Мира. Любовь… сколько проблем следует от нее! Раньше люди губили себя и устраивали войны ради любви. Какие глупцы! Я бы хотела посмотреть на них со стороны и посмеяться. Хлеба и зрелищ, хлеба и зрелищ!

И также я слышала выражение «Бороться за любовь» — нравов у людей из прошлого не было вовсе. Обезумевший скот, безмозглые, беспринципные, аморальные звери, не достойные ступать вровень с нами — высшими людьми, с нами — Богами.

— Если я скажу, что люблю тебя… что ты ответишь? — спрашивает Ромео, заставив мое сердце дрогнуть — физические недуги были незнакомы мне, но слова юноши осколком ударяют в середину груди и расплываются по легким, бегут по артериям и прямиком импульсами нейронов в мозг.

— Если ты скажешь, что любишь меня, — еле слышно проговариваю я, чтобы меня не застали за подобной беседой, — я упрячу тебя в психушку. У тебя расстройство, Ромео.