Карамель (СИ)

Он отводит взгляд — но ненадолго.

Ромео-Ромео… Он просто пытается совратить меня.

— Ты не принимаешь лекарства? — интересуюсь я и делаю это не из-за беспокойства за его физическое состояние, а ради себя.

— Принимаю, — спокойно отвечает он. — Как и ты. Каждый месяц.

На прошлой неделе мы принимали витамины. Обыкновенно тем, кто не может сдерживать себя после приема лекарства, чье поведение — дивиантное, а неразумные/необдуманные/резкие/бессмысленные поступки обосновываются эмоциональным состоянием (чего на моей памяти было всего пару раз), вкалывают нечто более сильное. Тех — виданных мною — необразованных чудаков отводили в медицинский кабинет, проводили полный осмотр, после приема дополнительных лекарств они несколько недель проходили курс лечения у психолога и вот в их отныне светлые головы вбили, что чувства — любые: симпатия, злость, радость и уныние — это уязвимость, а Боги не могут быть уязвимыми. Но если ты не Бог, что делаешь на «землях» Нового Мира? — прочь! Вот и оно: они не оставят свои выстраданные лачуги-высотки, они не оставят свои выработанные профессии и работы, даже если немного не в себе, они избавятся от болезни, вырвут ее с корнем, удалят и вытащенный из тела и сознания зародыш кинут с одной из крыш, и болезнь уйдет вниз — в Острог. Это чистая нация. Я убеждена, что все люди должны жить спокойно, обязаны не тревожить друг друга и смеют не отвлекаться на эти пустяки, вроде желаний и влечения… И я не испытываю к Ромео никаких дикарских чувств. Я регулярно принимаю лекарства и полагаюсь только на свои убеждения, а именно: любви, как таковой, не существует.

— Мне нужно задать этот же вопрос твоему врачу? — спрашиваю я.

— Врачу? — повторяет юноша. — Врач скажет и проверит, что я исправно принимаю лекарства, а вот тебя отправят на обследование из-за твоей паранойи.

— Что ты сказал? — возмущаюсь я и смотрю на Ромео.

Я не знаю, что думать. Он шутит или нет? Передразнивает?

— Когда-нибудь ты поцелуешь меня? — почти с мольбой в голосе просит он, и меня отстраняет.

Я должна буду сказать родителям, что расторгаю наши отношения, и объяснить причину того. Я имею право сделать это прямо сейчас, но бедному Ромео придется пройти лечение, собеседования, и его не допустят до новых отношений около полугода, да и никто после подобного инцидента не захочет связывать себя с ним. Я перекрою ему воздух на поверхности, но буду уверена, что никакой вирус-червяк не пробрался в его голову и не съел нормальные человеческие качества, что никакой вирус-червяк не перебросился на меня.

Мне не хочется отвечать Ромео, мне не хочется думать об этом — подобные пошлости никогда не навещали мои мысли, и поэтому я растерянно гляжу на юношу перед собой и глубоко вздыхаю. Что подтолкнуло его на эти слова, действия, он сказал это необдуманно или долго вынашивал в своей голове и вот признался? — это хуже, это значит, что он уже потерян для меня.

— Мой первый поцелуй произойдет на свадьбе, — уверенно отвечаю я. — И если ты хочешь присутствовать на ней в качестве жениха, оставь эти глупые разговоры для безумцев и низших людей.

Не вижу продолжения беседы, резко отворачиваюсь и ухожу. Каблуки стучат по полу и отдаляют меня от Ромео, я стыжусь своих рассуждений и пытаюсь пристыдить себя за то, что мне стыдно. Какие странные эмоции последовали с моей стороны после его слов, наверное, я должна была прекратить беседу на корню, а не продолжать вести диалог с Ромео. Он больше не моя пара, он потерян, он — как то отребье из Острога, он — как люди былых времен: необузданное пламя в груди сожжет его изнутри как жгло миллионы исковерканных и изуродованных душ раньше. Поэтому люди Нового Мира избавились от душ и их понятий — чтобы обезопасить себя, чтобы спастись и искоренить последнюю свою уязвимость.

Я не представляю себя сейчас в кабинете среди других учеников, не представляю, как вернусь в сторону Ромео — поэтому оставляю его вместе с его безумием у кабинета, а сама решаю уйти. Захожу в лифт и, не успев развернуться, зажимаю кнопку холла.

Некто влетает следом, случайно бодает меня, и я рассерженно разворачиваюсь, приготовившись отсчитать неряху и пригрозить ему, как вдруг вижу перед собой Ромео, который забегает следом, проскальзывая между двумя закрывающимися затворами лифта. Меня навещает чувство дежавю, но я все еще могу трезво мыслить.

— Безумец! — выкрикиваю я, когда Ромео налетает на меня — думаю, случайно — и тут же отпрыгивает к стене.

Он бьется спиной и вскидывает как покаянный руки.

— Прости меня! — взвывает Ромео.

Брови его сведены от досады, руки дрожат, а грудь то и дело вздымается — он часто дышит.

— Ты безумец, Ромео! — повторяю я. — Убирайся!

Хочу дотянуться до панели кнопок и нажать отмену, хочу остановить лифт, хочу выйти и переждать на любом из этажей. Но сделать я этого уже не могу.

— Прости, прошу, прости, Карамель, умоляю тебя, прости! — Подается Ромео на меня, руки его приземляются по обе стороны от моей головы.