Карамель (СИ)

Время близится к подъему, и я решаю подняться. Встаю — медленно; сталкиваю на пол одеяло, шагаю по нему и врезаюсь ладонями в зеркало на стене. Я оглядываю саму себя и понимаю, что ничего не изменилось. Однако мысль о возможном недуге сбивает с толку, заставляет оскалиться отражению и предательски посадить меня на ковер с длинным ворсом. Суставы гнет, и я без осторожности сползаю на пол, хватаюсь за край кровати и смотрю в черное окно. Тело не желает меня слушаться, и вдруг я ощущаю, как истощена — физически и морально.

— Миринда, завари мне чай! — кричу я, выходя в коридор и запахивая свой махровый кремовый халат на груди.

Я спускаюсь в ванную и вижу на тумбе полупрозрачный пакет. Раскрыв его, достаю длинный белоснежный свитер с круглым вырезом — неожиданный подарок заставляет уголок моих губ дрогнуть в подобие улыбки. Я надеваю свитер, подошедший мне как платье, и опять смотрюсь в зеркало. Худые ноги и острые щиколотки усыпаны венами и отеками, отчего я спешу умыться и вернуться в комнату, чтобы надеть плотные колготки. В шкафу достаю черные высокие сапоги и размышляю о том, чей презент пришелся мне по душе в раннее недоброе утро.

В отличие от Ирис я никогда не красилась, хотя косметики в ванной лежало предостаточно. Золото, мать… — они в восторге от всех этих вонючих и красочных банок-склянок, но я им не верю. И Золото, и матери, и банкам-склянкам. Но сейчас, вдохнув аромат, исходивший от не закрытого кокосового масла, потянулась руками к сумочке над раковиной. Я беру кремовую помаду и белый карандаш; рисую последним две стрелы: по одной над глазом.

На кухне Миринда встречает меня со счастливой улыбкой и приветствием:

— С добрым утром, мисс Голдман. Ваш чай готов, мисс Голдман.

Не могу не ощутить излучаемую ею энергию, и это так ново.

— Твоих рук дело, Миринда? — догадываюсь я, спросив про свитер, на что горничная скромно кивает. — Мне нравится, Миринда. Спасибо.

— С днем рождения, мисс Голдман.

Она — словно праздник ее — улыбается; то есть пытается подавить улыбку, но, чтобы не мучить женщину, я отворачиваюсь и позволяю тем самым насладиться поздравлением сполна. Словно маленькая черная мышка, перебегающая из стороны в сторону, она достает мне блюдце с верхней полки шкафа, затем находит в ящике золотую ложку, не забывает подать к чаю какие-то заварные кремовые — как моя помада — булочки, как вдруг раздается звонок в дверь. Без моей просьбы и без моего разрешения Миринда идет открывать, а я провожаю ее холодным взглядом — усталость не позволяет мне шугнуть горничную прочь от дверей и сказать, что гостей мы не ждем, как вдруг на пороге появляется Ромео.

— С добрым утром, Карамель, — как всегда серьезно произносит юноша.

— С добрым утром, Ромео, — поддерживаю его я. — Что тебя привело без приглашения на улицу Голдман?

Он ловит очередной мой лукавый взгляд и сдержанно проходит на кухню. Ответ следует вместе с протягиваемым мне цветастым пакетом:

— С днем рождения, сладкая девочка.

Это он уже тянет тише, скромнее, шепотом бьет по тонким бокалам, расставленным в прозрачном серванте, и я, могу поклясться, слышу, как они позвякивают друг об друга.

— Спасибо, Ромео, — благодарю его я.

Мы садимся за стол, и я воображаю нас семьей. Нет ни отца, ни матери, ни сестры, нет горничной. Вот такое меня ждет будущее — мой муж Ромео будет встречать меня по утрам словами «сладкая девочка» и спустя десять и двадцать и больше лет, а я буду также спокойно, практически холодно отвечать ему. Потому что так я была научена, потому что таков порядок. Его прозвища выводили меня раньше, выводили до той поры, пока я не смирилась, что эта его привычка — возможно, единственная вдохновляющая его вещь, ибо никогда не горели его глаза ярче, чем когда она обращался ко мне и называл своей сладкой девочкой, своей Карамелью. И я — принадлежавшая исключительно себе (и будет так и через десять и двадцать и более лет) — поддерживала его, потому что мы были парой.

Ромео в костюме стального цвета, и волосы его как обычно зачесаны вбок. Ромео был синонимом идеальности и равновесия, стабильности и примера.

— Что там? — спрашиваю я и открываю пакет.

— Ты накрасилась? — замечает юноша, оставив меня без ответа. В знак согласия киваю — он всегда был внимателен к деталям. — Очень красиво, Карамель…

Мой взгляд резко падает с восторженных глаз Ромео на книгу, что оказывается в моих руках. «Ромео и Джульетта» — в бумажном переплете, со стертым рисунком; красный орнамент по бокам слезает на светло-зеленый корешок книги, а название каллиграфическим почерком выведено поперек всей рукописи. Удивительно, как Ромео смог достать ее для меня.

— О чем эта история? — интересуюсь я, оглядывая книгу.

Она с трепетом скользит в моих руках, оказывается открытой — я листаю белые, с легкой желтизной страницы, чувствую, как прижигает подушечку пальца, когда я с неосторожностью переворачиваю лист; оказавшись вмиг отомщенной, закрываю книгу и еще раз оглядываю обложку. Ни единая иллюстрация не портит это великолепное и столь редкое издание для Нового и отныне Всего Мира.

— О любви, — шепчет Ромео.