Карамель (СИ)

— Ты угрожал сбить моего молодого человека! — я огрызаюсь и резко оборачиваюсь; он смотрит не на дорогу — на меня.

Машины плавно тянутся друг за другом, некто сворачивает, и тогда мы оказываемся на воздушной полосе одни.

— Я же говорю, Карамель, иначе — ты бы не села ко мне.

— Сумасшедший, — процеживаю я еле слышно и затем с каждым разом повторяю все настойчивее и злее, — сумасшедший, ты сумасшедший, сумасшедший!

— А ты романтичная! — перебивает он. — Хотя, Карамель, все говорят, что у тебя эмоций столько же, сколько у рыбы.

Я вижу в зеркале дальнего вида его скорченную гримасу: он надувает щеки и вытаращивает глаза — дурная пародия. Он хочет меня позабавить? Глупость!

— Кто тебе заплатил и что тебе надо? — спокойней спрашиваю я, пытаясь подойти к проблеме лояльно. — Мой отец даст вдвое больше.

— Навряд ли он даст мне две Карамели. Мне нужна ты — одна.

Он убийца? Маньяк? — предположения переполняют разум и мысли. Эта динамика — она иная; она не должна беспокоить меня и кого-либо еще в Новом Мире, мы — громкая тишина; мы — безликие, но не безызвестные, мы — Боги, но мы — спокойные Боги, которые не объявят войну первыми.

— Оставь меня в покое, — срывающимся голосом — не моим, прошу или требую — не понимаю сама — я. — И не называй меня романтичной — это мерзко, это ужасно!

— Куда ты хочешь, чтобы я тебя отвез? — обыденно, словно с того и начиналась наша беседа, спрашивает парень.

— Домой. — Это срывается с языка само; в полу плаче, с тоской и страхом в глазах. — Улица Голдман. Я хочу, чтобы ты отвез меня домой.

— Ладно-ладно, Карамель, — роняет он. — Только не надо изводиться.

Он сворачивает на несколько уровней, недолго мы летим в тишине. Я начинаю узнавать здания, мимо которых каждодневно проделывала путь в школу. Незнакомец действительно везет меня домой..? А, может, я начинаю терять рассудок, и посему все кажется таким знакомым? Зачем ему похищать меня, а потом, как ни в чем не бывало, возвращать домой? Я могу подать жалобу, я могу выказать свое недовольство и свое негодование в адрес этого человека, этого аморального скота, похитителя, выходца из Острога, инакомыслящего.

Но я не знаю его имени.

— Меня зовут Серафим, — представляется парень.

— Ужасно, — корчусь я.

— Почему?

— Тебе какое дело? — недовольно бросаю я. — Это мое личное.

— Я могу остановиться.

Замыкаюсь и сожалею о сказанным словах, а Серафим в эту же секунду улыбается — без усердия и фальши.

— Шучу, — хмыкает он. — Я пообещал довезти тебя домой, так и поступлю, Карамель. Это твое дело: говорить или не говорить мне что-либо.

— Ты больной, — вновь не задумываясь, резко кидаю я. — Ты украл меня, чтобы просто назвать свое имя? Теперь отец найдет тебя, и все местные органы защиты сожрут тебя с потрохами.

— Ты говоришь это человеку, который везет тебя на высоте более тысячи метров от земли. Ты не только романтичная, но и дерзкая.

— Заткнись! — Мне хочется ударить его. — Можешь запугать меня, но мою гордость тебе не сломить.

— Наше общение идет тебе на пользу, — парень улыбается шире. — В тебе просыпаются эмоции, которые ты раньше не испытывала, да?

Он поворачивается и смотрит на мой сжатый кулак, а я расслабляю руку и сажусь, как подобает девушке; ладони плавно приземляются на колени, пальцы в судорогах расцепляются друг с другом и, в конце концов, унимаются.

— Ты боевая. — Серафим разводит плечами.

— Мы здесь были, — замечаю я, когда мы во второй раз пролетаем у одного и того же здания.

— И внимательная…

Здание — зеркальное, серое — я наблюдала несколькими минутами ранее — одну, две; под нами оказываются те же самые вьющиеся мосты, крестом соединяющие несколько мелких домов на крышах. Серафим смотрит в зеркало, приглядывается, ловко дергает головой и вскользь улыбается мне, после чего меняет курс, сворачивая на другую воздушную полосу. Лоб в лоб мы недолго летим с другой машиной, все внутри меня содрогается и сжимается, я ожидаю столкновения: сначала боюсь его, потом молюсь ему; но мы плавно ускользаем в сторону. В каждом автомобиле, что пролетает мимо, я пытаюсь высмотреть знакомые глаза, знакомые лица, я грежу тем, что какой-нибудь из знакомых — отцовских, матери, мои — обратит внимания на колесящую вокруг одних и тех же домов машину, признает меня, доложит об этом — отнюдь; мне бы тоже было все равно.