Карамель (СИ)

— Дойти от самого низа до вашей элиты — возможно, — говорит Серафим. — Но без связей и убийств — нет. Каковыми бы не были люди на поверхности, они остаются людьми, а человек подразумевает под собой насилие и зависть. Не сочти за дерзость, Карамель, но это касается и твоей семьи.

— Мои родители — честные люди! — перечу я, хотя сама в догадках сную совсем в иную степь.

— Да, да, Карамель..! А это празднование устроено на деньги честного управляющего, который стережет вышку директоров. — Я вновь оборачиваюсь на ресторан. Шум воды перебивает возгласы сотни и более пьющих и рассказывающих друг другу небылиц. Я хочу отречься от всего этого, пропасть, создать свой собственный мир и никогда не покидать стены его… нет! я хочу, чтобы этих стен не было вовсе; аквариум, в котором мы сейчас находимся, так же обеспечивается водой кем-то сверху, ибо не бывает, чтобы существовала защищенная сфера без того, кто мог бы наблюдать за ней сверху. — Прости, Карамель, — продолжает Серафим, — но я могу тебе с полной уверенностью заявить о том, что твой отец ушел в долги или поджал кого-нибудь из служащих ниже ради того, чтобы отчистить тебя перед обществом и устроить рекламу. Да, опять дело в рекламе… твоей. Но ты начала действовать не по плану.

Не понимаю всего происходящего со мной, ибо я — человек-конструкция; я убеждена, что все должно происходить по какой-либо схеме или представленной ранее инструкции, все должно быть продумано заранее; план — где ныне?

Эта неделя и прошлая — параллель, в которой мой идеальный мир рушится, и эпицентром этих разрушений являюсь я сама.

Смотрю в глаза Серафима, пытаясь поделиться с ним этими мыслями и пытаясь выведать у него что-нибудь еще, хоть как-то способное помочь мне остаться на плаву. Я признаюсь во взаимной ненависти к Новому Миру, но без него существовать я не смогу — никто не мог и не сможет.

— Существует пятый район — за пределами города, на острове через море, — роняет вполголоса юноша и бегло оглядывается по сторонам; мое изумление передается через испуганное выражение лица — затвор камеры «Щелк»: запомните, что Карамель Голдман тоже боится. — Там находятся мирные поселения, Карамель. Они значительно отличаются от этого мира и от мира униженных — в Остроге. Из-за густых деревьев и достаточной влажности и постоянных туманов на берегу никого и ничего не видно даже с воздуха, при пролете патрульных вертолетов.

— Если это и правда, — скептически отзываюсь я, — то туда нельзя попасть. Море заражено, и любой коснувшийся воды за ограждением — труп.

Мне становится тошно от самой себя и от происходящего, от Серафима и его глупости. Я злюсь — этот ком изнутри сгустками бьется по стенкам ребер и рвется выбраться наружу! Брызги опять ударяют по насквозь промокшему подолу платья, голые ноги обдает ледяной волной — прилив. Серафим, взяв меня быстро под руку, отводит чуть назад, извиняется и отпускает. Кожу на щиколотках и пяты стягивает тягучей болью — каково же гореть в этих льдах целым телом. Мои встревоженные глаза упираются в ничем не обеспокоенное лицо юноши передо мной.

— Если ты выкарабкался из Острога и ни черта не знаешь, — не сдерживаю своей язвы, — я открою тебе глаза на истину, а именно — мы не пройдем через воду; нас разорвет под напряжением, не успей мы захлебнуться в холодных водах океана.

Юноша улыбается мне — неужели я сказала что-то смешное?

— Мы по воздуху. — Спокойно разводит плечами Серафим.

— Кто оплатит такой дорогой перелет, да еще и не настучит на нас?

— А кто сказал, что мы будем заявлять о своем полете? Думаешь, власть не знает, что есть пятый район? Они даже название ему дали — «Ранид» и на грузовых самолетах доставляют иногда припасы. Людям из Острога за молчание — возможность выходить на поверхность, иначе бы слухи озарили город так же, как это делает Золотое Кольцо во время окончания комендантского часа — мгновенно.

— Все равно не верю. Не могу.

— У тебя выбора нет, Карамель. Лучше рискнуть Там, чем умереть наверняка Здесь.

Я хочу ответить и вступить с ним в полемику — нечто грызет меня изнутри. Глотаю воздух и опускаю глаза. Поражение! Я повержена… Карамель Голдман теряет землю под ногами, и небо, к которому она и другие тысячи жителей Нового Мира так близки, давит ее, прессует и сгустком откидывает в сторону как ненужный материал.

— Вернись к семье, Карамель. — Серафим быстро глядит на меня и протягивает руку. — Скоро тебя спохватятся.

Я отдаю ему почти пустую упаковку от «Искристого бочонка» и отступаю.

— Скажи мне, откуда ты это все знаешь? Кто ты такой? — прошу я.

Каждая секунда молчания добавляет по еще одной капле неуверенности в общую чащу негодования и отчуждения. Мы не близки с этим человеком, но его недосказанность отстраняет меня.

— Придет время, и я скажу, — отвечает он на выдохе. — Тебе пора, правда. Не подумай ничего плохого, но члены твоей семьи скоро отправят кого-нибудь из служащих за тобой.

— Говоришь так, словно переживал все это раньше, — себе, но вслух произношу я. — Все равно спасибо.