Карамело

Волосы странного светлого цвета, не того, что сейчас у меня. Они слегка завиты в спираль, а может, у меня были тогда такие волнистые волосы, кто знает?

– Это значит, что теперь я взрослая?

– Siempre serás mi niña[561]. – говорит Папа с таким sentimiento[562], что ему приходится достать носовой платок и высморкаться. – Ay, Лала. Жизнь никогда не идет по плану. Мне хотелось столь многого для всех вас. И мне так хотелось самому дать вам это многое.

– Папа, но ты действительно дал нам столько всего.

– Я тяжело работал всю свою жизнь, и ничего за это не имел. А теперь посмотри на меня, на короля пластиковых чехлов.

– Нет Папа, мы обязаны тебе очень многим. Стольким, сколько надо, но не более того. Ты научил нас удивительным вещам. Уметь обходиться тем, что у нас есть. Как иначе мы смогли бы усвоить столь ценный урок? Научил щедрости. Мы научились стоять друг за друга, потому что мы familia. Научились гордиться своей работой. И много работать. Вот чему ты научил нас. Ты был хорошим и добрым отцом. Ты был прекрасным отцом, королем. А мы, дети, – твое королевство.

– Mija, ты думаешь, что тебе все известно, но я должен кое в чем признаться тебе. Я говорю тебе это, потому что хочу, чтобы ты умела позаботиться о себе. Лала. Ведь мы Рейесы, nosostros no somos perros[563].

Мое сердце сжимается. Я уже знаю, о чем он хочет рассказать мне. О моей единокровной сестре! Я не могу смотреть ему в глаза. И начинаю играть бахромой caramelo rebozo, наброшенной на плечи.

– Это касается… твоей бабушки.

– Моей бабушки!

– Когда она была совсем молоденькой, примерно такой, как ты, то забеременела. Мной. Это случилось по любви, еще до того, как она вышла замуж. И когда отец понял это, то хотел сбежать от нее, но прадедушка напомнил ему о том, что мы, Рейесы, не собаки. Подумай над этим. Мой отец был всего-навсего chamaco, совсем мальчишкой, но, слава тебе господи, прадедушка был настолько мудр, что напомнил сыну о его обязательствах. Я говорю это к тому, чтобы ты прислушалась ко мне. Я старше тебя и наделал много ошибок, Лала. Не трать понапрасну ни дня своей жизни. Не надо делать безрассудных вещей, из-за которых в старости ты станешь злой, несчастной и постоянно печальной. Ты же не хочешь ни о чем сожалеть, правда? Дьявол больше знает…

– По опыту, чем по своей дьявольской природе. Знаю-знаю. Я слышала это миллион раз. Но… ты не хочешь рассказать мне о чем-то еще?

– А о чем еще можно рассказать?

Я хочу задать Папе вопросы о девочке Канделарии, моей сестре. О той его дочери, что была зачата еще до того, как все мы родились. Когда мы были грязью. Я хочу знать об Ампаро и ее ребенке. Всю жизнь ты говорил, что я «твоя единственная девочка», Папа. Ты ругал моих братьев и говорил, что они должны заботиться обо мне, потому что я их «единственная сестра». Но это неправда, Папа. Почему ты лгал? И была ли это ложь во спасение? А если нет, что это было?

Почему ты не был джентльменом? А я-то думала, что мы не собаки. Думала, что мы короли и должны поступать как короли, Папа. И почему Маленький Дедуля не напомнил тебе о твоих обязательствах, если он был feo, fuerte, y formal? Почему ты не рассказываешь мне об этом, Папа? Я все пойму. Честно. Но ничего этого я не говорю вслух.