Карантин

Призрачный меч разрезал салютом воздух. Римлянин исчез. Пронзительный холод накрыл с головой, Лешка съежился, сжался в клубок – никогда ни за что не встану! Никогда! Ни за что! Нет!!!

Стиснув до скрипа зубы, Лешка поднялся на четвереньки, вскочил, пошел, побежал, поскользнулся на мокрой траве и кубарем скатился со склона. Семья сидела у алтарного камня. Мама дремала, Мирослав утешала зареванную Ладу – дареный уличной бабкой волчок улетел в костер и сгорел дотла. Отчим шагал взад-вперед, пинал листья, кипел гневом – сейчас задаст жару. Лешка скуксился, затянул плаксиво:

- Больно! Нога болит!

Острый спазм опрокинул его назад, на мох, щиколотку словно сунуло в кипяток. Гнев на лице отчима сменился тревогой. Нога опухала на глазах, словно её поддувало воздухом.

- Попробуй встать, Алеша, - непривычно ласково произнес отчим. – Постарайся.

Опираясь о плечо Светозара Лешка привстал и повалился со стоном. Мама бросилась к нему:

- Ты просто ушибся, милый, сейчас все пройдет! Я перевяжу и пройдет! Тише…

От маминых рук стало легче, и душистая мазь сделала свое дело, и тугая повязка помогла – слезы больше не катились из глаз. Но идти Лешка явно не мог.

Выражение лица отчима сделалось виноватым – как тогда, когда пришлось продавать отцово дорогое ружье и книги, как в тот день, когда у Пирата нашли лишай. «Извини, но другого выхода нет».

- Прости, Алеша, ты останешься здесь до завтра. Я уведу семью в долину и вернусь за тобой. Обязательно вернусь, понял!

- Я с ним останусь, - тихо сказала мама. – Леша ребенок, мой ребенок.

- Даже не думай, жена. Нет. Остальные тоже твои дети, забыла, и они младше. Кто будет следить за ними в долине? А Алексей мужик, он справится сам и дождется меня. Правда, сын?

Светозар в первый раз назвал его сыном. Словно свинью, которую хвалят и чешут за ухом, прежде чем послать на убой. Ну и подавись! 

- Конечно я справлюсь, Светозар. Мамочка, ни о чем не беспокойся.

Смяв лицо как комок пластилина, Лешка изобразил хорошего мальчика. Он молчал, пока отчим рубил ветки для шалаша, а брат привязывал их к тонкому стволу березы, пока мама бестолково гладила его по голове. Он подставлял щеки для поцелуев. махал вслед и старательно улыбался. Лишь, когда поляна опустела, крик наполнил рот – и не вышел наружу. Вопреки всему Лешка надеялся – вдруг передумают, переиграют, мама вернется, не бросит его, не бросит... Но вокруг было тихо – только птицы перекрикивались в ветвях, шумели сосны и где-то далеко-далеко билось о скалы море.

Предвечернее солнце коснулось серой плиты алтаря, теплыми пальцами тронуло щеки мальчика, окутало тело. Призрачный бык сунул морду в груду ветвей, шумно выдохнул, сверкнул глазами – пора. Лешка встал, потянулся, разминая затекшие плечи, походил, осторожно подпрыгнул. It’s magic - боль ушла без следа. На душе стало легко и светло. Ах, да!... Телефон поймал сигнал с четвертого раза.

- Слышишь меня, Мирослав? Скажи Светозару, я домой. Успокой маму. Пока.

И вырубить телефон, подальше от всех вопросов. Дорога сквозь каменные кишки в одиночку – гадостный путь, ещё месяц назад Лешка бы ни за что не согласился. А сегодня даже не сомневался, что к вечеру вернется домой, на Челноки. И что-нибудь придумает. Гори она огнем, эта чума!                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                            

Глава 9. Штаб ЧС

Часы чуть слышно хрипели. Механизм проворачивался с усилием, словно песок застревал в шестеренках, стрелки поскрипывали, что-то внутри гулко бомкало на каждом часовом обороте. Кабинетное время вечно отставало от графика. Раз в неделю уборщица осторожно переводила стрелки, но точности хватало едва на день. Часы бессменно провисели на стене семьдесят лет и слышали столько, что их давно следовало бы застрелить. Но по счастью ни секретари обкома, ни депутаты, ни представители городской администрации не понимали пожилой механизм. 

Сегодня утром уборщица не пришла. Поэтому неспешные стрелки только ползли к VI. А на часах товарища Патрушева, начальника отдела по вопросам гражданской обороны и ЧС города Феодосии четко значилось 18-24. Председательствовать на собрании конечно должен был мэр, но личная секретарша товарища Птицына звонила десять минут назад – Семен Семенович слег с сильнейшей мигренью. В такое время… Патрушев хорошо знал старого товарища по комсомольской ячейке - мигрень, янтарно-прозрачную и оглушительно пахнущую, мэр прятал в запертом ящике стола, и в очередной раз переусердствовал.  Ничего, не впервой, утром встанет как стеклышко. 

В марте четырнадцатого администрация тоже делала вид, что в Багдаде все спокойно. А за порядком следил штаб ополченцев. Патрулировали улицы, оцепили военную базу, преступности ноль, ни единого выстрела. И сохранили город. Эпидемия страшная штука, но не страшней войны. Прорвемся, товарищи!

Патрушев вытер платком потную шею, расстегнул пуговку на рубашке – в кабинете жарковато. Качнулась дверь. Военком – минута в минуту. Рукопожатие бодрое, но лицо бледное, видно, устал мужик и не спал давно.

- Как обстановка, товарищ полковник?