Карантино представляет. Отборное вирусное чтиво

Прожить месяц в госпитале, работая с зараженными, без отдыха и сна. А после, когда придет другая смена, уйти в самоизоляцию на две недели. Мелькнула сумасшедшая мысль, что будет, если смена не придет? Бред. Я хочу нырнуть в этот омут как можно скорее.

30 марта

Нас завезли в первую городскую больницу в семь утра. Провели термометрию, записали показатели и данные каждого добровольца. Затем отправили в санитарную комнату. Выдали по комплекту защитной одежды: противочумный костюм, респиратор, шапочку, защитные очки и перчатки. Много перчаток.

31 марта

Стоило нам зайти в отделение, как тяжелые двери, будто створки огромной ракушки, захлопнулись за спиной.

В боксе лежала всего одна женщина. Ничего сложного.

И было действительно легко. Весь день мы маялись от безделья и духоты в отяжелевших костюмах. То и дело хотелось снять тугой респиратор. Лоб покрывался испариной. Мягкую кожу саднило от плотно прилегающих средств защиты. Очки запотевали от дыхания.

Женщина глядела на нас виновато и все пыталась оправдаться:

– Ну я же не знала, что все так серьезно! – повторяла она. – Это был всего лишь отпуск!

Я ни в чем ее не виню. Наоборот, даже рада, что в моей жизни появилась цель.

1 апреля

Привезли еще одну пациентку. Полуослепшую от тяжкого труда и полуоглохшую от неправильного лечения. Она в панике махала руками и все звала какую-то Аю, повторяя протяжные звуки широко открытым ртом.

Бешено вращая глазами, женщина пыталась хоть что-то увидеть, до сих пор не привыкнув к своей беспомощности.

С каждым часом ей становилось все хуже. Ближе к вечеру мы подключили ее к аппарату ИВЛ.

– Вот что бывает, когда пытаешься скрыть болезнь. Самолечение – путь к вымиранию, – печально произнес доктор. Имени его я не знаю. А спрашивать у него было неудобно.

4 апреля

Каждый день, отрубленный от общего течения жизни, похож на предыдущий. Мы просыпаемся в семь утра, проверяем наших пациентов, выполняем назначения врача и документируем… Мы записываем все. От состояния пациентов до собственных жалоб и показателей.

5 апреля

Количество заболевших достигло десятка. По пять человек на две медсестры. Не так уж и много. В терапии бывает куда больше. И тем не менее, каждый подъем стал даваться с огромным трудом. Времени на дневник почти не осталось.

Еду нам поставляют по пять раз в день, через санитарный коридор. Анюта, уборщица, а нынче младший медперсонал, забирает теплые кастрюли и раздает еду.

Мы питаемся отдельно от пациентов в изолированном помещении. После полной разгерметизации, санитарной и гигенической обработки и смены одежды. Только на время приема пищи, наконец, можно снять ненавистный респиратор. Остывшую еду греем в микроволновке.

Из-за недостатка чистых защитных костюмов едим редко. И молча. Обсуждать нечего. Телефоны, как источник инфекции, пришлось оставить вместе с одеждой в отдельном боксе, мы не видели их с самого первого дня. Поэтому новости извне мы узнаем от вновь поступивших. Если те, конечно, в сознании.

12 апреля

Вторая неделя вынужденного заточения прошла незаметно. Доведенные до автоматизма ежедневные ритуалы занимают почти весь световой день. Это при том, что темнеет теперь только после семи вечера. По двенадцать часов на ногах без возможности присесть.

Из-за роста количества пациентов нам добавили еще двух медсестер и одну санитарку. Врач все еще один.

17 апреля

Начали умирать пациенты. Их количество возросло до двадцати пяти человек. А аппаратов ИВЛ – всего пятнадцать. Врач звонит по стационарному телефону каждые сутки, требуя предоставить оборудование, но брать его негде.

Я не плачу, нет сил. Просто жду, когда придет новая смена и я, наконец, отправлюсь домой.

29 апреля

Смена не пришла. Стационарный телефон разрывается от звонков администрации. Врач кричит, что мы не выдержим больше ни дня. Он просит сменить хотя бы медсестер и санитарку. Сам готов остаться на неопределенный срок. Я восхитилась этим человеком.

А потом подумала, почему не могу остаться и я? Раз его самопожертвование так велико, то что мне мешает? И, мягко опустив палец на рычаг сброса, сообщила:

– Валерий Николаевич. Раз менять нас некому, я вас не брошу.

– Я не знаю, что будет завтра, Игнатова. Пациентов может быть сотня, тысяча! Ты просто не выдержишь!

– Надеюсь, до этого не дойдет.

1 мая

Мы остались на второй месяц. Мы все. Даже санитарки попросили передать семьям, чтоб не ждали.

Мы трудимся, словно роботы, до упада. Спина ноет от стоячей работы, голова кружится от недостатка кислорода. Бактерицидные установки сушат воздух так, что в глазах все расплывается. Из окна на нас глядит обычный город, разве что чуть более пустынный, чем всегда.

10 мая

Оказывается, жить взаперти, без связи с миром, сложно, даже если снаружи тебя никто не ждет. И уж тем более невыносимо, когда есть тот, кто остался дома.

Поэтому я не осуждаю Анюту, когда слышу, что она украдкой плачет по ночам. Дома ее ждут дети и любимый муж. Иногда он приезжает к окнам больницы, и они подолгу разглядывают друг друга через окно.

17 мая