Караси и щуки

Что новый министръ вспыхнулъ и, запинаясь, спросилъ:

— A гд тутъ уборная? — будьте такъ добры…

- Прокофій, проводи, — брезгливо сказалъ старичокъ.

* * *

- Васъ проситъ господинъ министръ, — съ холодной любезностью подошелъ къ новому министру секретарь.

- Ага, я сейчасъ… Я только тово… Какъ вы думаете, не помшаю?

- Нтъ, ничего. Пожалуйте вотъ сюда.

— А-а… Здравствуйте, коллега, — протянулъ руку старый министръ. — Э-э… Мя… Очень пріятно, очень. Признателенъ. Садитесь.

Новый министръ слъ.

— Какъ вамъ нравится эта бумажка? — снисходительно спросилъ старый министръ.

Новый министръ робко взялъ въ руки бумажку и прочелъ:

- «Въ отвтъ на Ваше опредленіе по длу почетнаго гражданина Іеронима Бутыкина, имемъ честь сообщить, что, на основаніи параграфа 1436, дальнйшему направленію означеннаго дла мшаетъ отсутствіе надлежащихъ документовъ, перечисленныхъ въ нашемъ предыдущемъ письм».

— Ну? — переспросилъ министръ. — Какъ вы находите эту бумажку?

- Да… да… Бумажка ничего себ. Они собственно, правильно пишутъ.

- Вы думаете? — неопредленно протянулъ министръ. Ну, ладно. Господинъ Звздичъ, распорядитесь.

Секретарь взялъ бумагу и увренно понесся съ ней куда-то.

A новый министръ подумалъ:

«Боже, какъ вс эти дла непонятны… Какой-то Іеронимъ Бутыкинъ, какіе-то параграфы… Почему они все понимаютъ, a я ничего не понимаю?»

Онъ свсилъ голову и застылъ въ нетерпливой выжидательной поз…

Министръ помялся немного, побарабанилъ пальцами по столу и, взглянувъ съ нкоторымъ сочувствіемъ на покорно и печально согбенную, молчаливую фигуру, всталъ изъ-за стола.

Отвелъ въ сторону второго секретаря и шепнулъ ему:

— Послушайте!.. Дайте ему какую-нибудь работу… Что же онъ такъ сидитъ?!

- Что же я ему дамъ, ваше высокопр. ство? Будь онъ столоначальникъ, a то министръ, вдь!

— Придумайте ему какую-нибудь вдомость, что ли.

— Зачмъ?

— Ну, покажите ему, мннія спросите. Все-таки ему веселе будетъ.

- Поздно ужъ сегодня. Четверть часа до конца присутствія осталось. Пусть ужъ такъ досидитъ.

- Жалко вдь человка.

- Да ужъ не хотлъ бы я быть на его мст.

Министръ приблизился къ своему коллег и ласково сказалъ:

- Устали? Ну, вотъ уже и присутствіе кончено. Пора расходиться. Ступайте, отдохните.

Новый министръ облегченно вздохнулъ и сталъ радостно собираться домой.

- Завтра когда приходить? — спросилъ онъ.

- Попозже можно. Это не важно.

- Слушаю-съ.

* * *

Идя по улиц, новый министръ встртилъ товарища. Поздоровался.

- Послушай, — сказалъ товарищъ. — Какъ это тебя угораздило подъ трамвай попасть?

- Какъ попасть? Я не попадалъ!

— A руку-то теб правую гд искалчило?

- Разв она искалчена?

— Я думаю! Ты подалъ мн всего два пальца я и думалъ, что остальные колесомъ отхватило.

- Ты все шутишь, — солидно возразилъ новый министръ, — a я еле на ногахъ стою.

- Почему?

— Вдь я министръ — поздравь. Работы — уйма! Ты думаешь, государственныя дла — это фунтъ изюму!.

БЛАГОРОДНАЯ КРОВЬ

Вы хотите знать, что это было за существо? Лошадь. Самая обыкновенная лошадь.

Ея полъ?

Меринъ.

Цвтъ?

Сиваго цвта она была.

Однимъ словомъ, это была любимая лошадь Вильгельма Гогенцоллерна.

* * *

Когда я впервые наткнулся на нее, она уже умирала. Вся кожа на спинъ и на бокахъ то ходила большими, странными волнами, то сотрясалась мелкой дрожью, a глазъ — выпуклый и добрый — былъ уже покрытъ холоднымъ голубоватымъ туманомъ смерти…

И галиційское поле, изрытое тысячами ногъ, пыльное, непривтливое, было ея предсмертнымъ ложемъ.

- Умираешь? тихо спросилъ я.

Ея бока раздулись и снова тяжело опали.

- Умираю, такъ точно, — отвтила она, какъ отвтила бы на ея мст всякая дисциплинированная нмецкая лошадь.

- Ранена?

Она съ трудомъ пожала плечами.

- Съ ума ты сошелъ, что ли? Какъ я могу быть ранена, если я носила на себ самого Вильгельма Гогенцоллерна. Да мы за сорокъ верстъ къ линіи огня не приближались… Шутка ли!

- Опоили?

Какъ ни плохо было ей, она отвернулась, прыснула въ копыто и потомъ, запрокинувъ голову, стала ржать надо мной — не скажу: какъ лошадь, потому что сравненіе это въ данномъ случа совсмъ неумстно.

- Опоили?!! Меня-то? Кхе-кхе!.. Ничего боле ядовитаго, боле насмшливаго ты не могъ бы сказать… Опоили! Да я и умираю-то отъ жажды! Умираю, потому что уже нсколько мсяцевъ принципіально ничего не пила. Умираю, потому что доврчива ужъ я очень.

- Что ты тамъ бормочешь о принципахъ! — недовольно проворчалъ я. Еще того недоставало, чтобы y какой-то несчастной лошади были свои принципы!

Она чувствовала себя такъ плохо, что даже не обидлась.

— Слушай… — шепнула она мн на ухо, съ трудомъ приподнимая голову. Ну?

- Я что-то хочу y тебя спросить…

- Ладно. Спрашивай.

- Ты не обидишься?

- Ну, да Богъ съ тобой. Говори.

- Послушай… Правда, что y васъ, y людей, есть выраженіе: «вретъ, какъ сивый меринъ»?

Избгая ея пытливаго взгляда, я отвернулся и, найдя на земл какую-то чахлую соломинку, сталъ обкусывать ее.

- Правда?

- Ну… правда.

— Такъ смотри же, голубчикъ: я сивая?

— Пожалуй, что и такъ.

— Меринъ я, чортъ возьми, или что я такое?

- Не безъ этого, — неопредленно отвчалъ я, длая видъ, что съ аппетитомъ додаю соломинку.