Караси и щуки

— Поѣхали, дѣйствительно! Обрадовались, накинулись.

— A тутъ еще съ таможней можетъ быть…

— Молчи, пока я тебя лапландскимъ ножикомъ не полоснулъ!!

Тяжелое настроеніе.

* * *

Поѣздки въ Выборгъ напоминаютъ мнѣ исторію съ Марьиной слободой въ городѣ К.

Была такая Марьина слобода, которая вдругъ прославилась тѣмъ, что живутъ тамъ самые трезвые мѣщане и самыя красивыя, добродѣтельныя дѣвушки и жены.

И когда пошла эта слава, то стала ѣздить туда публика — любоваться на трезвыхъ мѣщанъ и добродѣтельныхъ красавицъ… И чѣмъ дальше — тѣмъ больше ѣздило народу, потому что слава росла, ширилась, разливалась.

A когда мнѣ совсѣмъ прожужали уши о знаменитой слободѣ, и я поѣхалъ туда — я увидѣлъ рядъ грязныхъ покосившихся домовъ, поломанные заборы, подъ каждымъ изъ которыхъ лежало по пьяному мѣщанину, a изъ домовъ неслись крики, хохотъ гостей, взвизгиваніе женщинъ и звуки скрипки и разбитаго піанино: это добродѣтельныя дѣвушки и жены укрѣпляли славу своей удивительной слободы.

Ибо сказано — о Выборгѣ ли, о Марьиной слободѣ ли: черезчуръ большой успѣхъ — портитъ.

НАЧАЛО КОНЦА…

Вполнѣ умѣстнымъ началомъ можетъ послужить сообщеніе германскаго офиціальнаго агентства, недавно опубликованное: «императоръ Вильгельмъ, прибывъ въ сѣверный городокъ Эльбингъ, неожиданно вошелъ въ трамвайный вагонъ и совершилъ вмѣстѣ со своей свитой поѣздку къ ближней верфи. Какъ кайзеръ, такъ и всѣ лица его свиты, заплатили за проѣздъ полагающіеся 10 пфенниговъ».

Вотъ какое сообщеніе появилось въ газетахъ. A дальше — мы уже справимся сами безо всякихъ газетъ и сообщеній… Мы знаемъ, что было дальше.

* * *

Снисходительно улыбаясь, Вильгельмъ вошелъ въ подъѣздъ маленькой второстепенной гостиницы и спросилъ: — A что, голубчикъ, не найдется ли y васъ номерокъ… такъ марки на три, на четыре?..

— О, ваше величество! воскликнулъ остолбенѣвшій портье. — Для васъ y насъ найдется номеръ въ двѣ комнаты, съ ванной за двадцать марокъ…

— О, нѣтъ, нѣтъ — что вы. Мнѣ именно хочется испытать что нибудь попроще. Именно такъ, марки на три…

— Весь въ распоряженіи вашего величества, — изогнулся портье. — Попрошу сюда, налѣво. Номерокъ, правда, маловатъ и темноватъ…

— Это ничего… Цѣна?

— Три марки, ваше величество.

— За мной.

* * *

Кайзеръ шагалъ пѣшкомъ по улицъ, a за нимъ шла восторженная толпа. Тихо шептались:

— Обратите вниманіе, какъ онъ просто держится… Проѣхался въ трамваѣ за десять пфенниговъ, a теперь нанялъ номеръ въ три марки… Что за милое чудачество богатаго вѣнценосца! Интересно, куда онъ направляется сейчасъ?..

— A вотъ смотрите… Ну, конечно! Вошелъ въ дешевую общественную столовую.

— Господи! Зачѣмъ это ему?

— Навѣрное, попробовать пищу. Хорошо ли, дескать, насъ кормятъ?..

— Это вы называете — попробовать? Да вѣдь онъ уплетаетъ в за обѣ щеки. Слышите, какой трескъ?

— Дѣйствительно, слышу. Что это трещитъ?

— У него. За ушами.

— Ну, ей Богу же — это мило! Зашелъ, какъ простой человѣкъ въ столовую и ѣстъ то же, что мы ѣдимъ.

— Какъ не любить такого короля!

— Правда — чудачество. Но какое милое, трогательное чудачество.

— Вотъ онъ… выходить. Сейчасъ, навѣрное, подадутъ ему карету. Любопытно, въ какихъ это онъ каретахъ, вообще, ѣздитъ?

— Удивительно! Пѣшкомъ идетъ… Заходитъ въ табачную лавочку… Что это онъ? Покупаетъ сигару! Да развѣ найдется y лавочника сигара такой цѣны, на которую онъ куритъ… Что? За пять пфенниговъ?!! Нѣтъ — вы посмотрите, вы посмотрите на этого удивительнаго короля!

— Очевидно, рѣшилъ за сегодняшній день испытать все.

— Тѣмъ пріятнѣе завтра будетъ вернуться ему къ императорской изысканности и роскоши.

* * *

Черезъ три дня:

— Кто это проѣхалъ тамъ въ трамваѣ? Странно: на площадкѣ народу биткомъ набито, a онъ ѣдетъ внутри совершенно одинъ.

— А, это нашъ кайзеръ. Развѣ вы не узнали?

— Но вѣдь онъ уже разъ проѣхался въ трамваѣ. Зачѣмъ же ему еще?

— Я тоже немножко не понимаю. Третій день ѣздитъ. Заплатитъ кондуктору и ѣдетъ.

— Странно. A публика не входитъ внутрь вагона — почему?

— Ну, все-таки кайзеръ, знаете. Неудобно стѣснять.

— A куда это онъ ѣдетъ?

— Вотъ уже выходитъ. Сейчасъ увидимъ. Гм! Опять заходить въ общую столовую.

— Пищу пробуетъ?

— Какое! Ѣстъ во всѣ лопатки. Вчера чай пилъ тутъ тоже — такъ два кусочка сахару осталось. Въ карманъ спряталъ.

— Что вы говорите! Зачѣмъ?

— Одинъ придворный тоже его спросилъ. A онъ отвѣчаетъ: «Пригодится, говоритъ. Одинъ кусочекъ подарю Викторіи-Августѣ, другой кронпринцу, если ему Верденская операція удастся».

— Прямо удивительный чудачина! Я думаю, пообѣдавъ, швырнетъ сотенный билетъ и сдачу оставляетъ дѣвушкѣ?

— Нѣтъ, вы этого не скажите. Вчера наѣлъ онъ на четыре марки и десять пфенниговъ. Далъ дѣвушкѣ пять марокъ в говоритъ: оставьте себѣ двадцать пфенниговъ, a семьдесятъ гоните сюда.

— Такъ и сказалъ: гоните сюда?

— Ну: можетъ, выразился изысканнѣе, но семьдесятъ пфенниговъ все-таки сунулъ въ жилетный карманъ. Потомъ на нихъ (я самъ видѣлъ) купилъ 3 воротничка.

— Хватили, батенька! Что это за воротнички за семьдесятъ пфенниговъ?!