Карать карателей

Но в этом фильме было одно несомненное достоинство. Исключительные песни. Особенно мне нравилась и в детстве и сейчас песня, направленная против социального расизма богачей, с удивительной пронзительностью показывающая полную беспомощность изолированного индивида (недавно, в предшествующем этой песенке диалоге я обнаружил еще и отсылку к современным майданным скачкам: «— Прыгай! — Ни за что! Никто не прыгает в доме и не пачкает полы мелом. Попробуй потом отмой!»)

«Никто на помощь не придет,
Ни дров не раздобудет,
Никто не сварит ничего
Ни на каком огне
— А я пойду топор найду…
— И что же дальше будет?
Ты размахнешься по сосне,
А трахнешь по ноге!»

Как бы богат, знатен, влиятелен не был человек — его богатство, знатность и влияние базируются на согласии и поддержке огромного числа людей, составляющих вместе общество. Без этой общественной поддержки, на необитаемом острове, ни богатство, ни влияние не имеют значения. Одинокий индивид будет ничтожен даже на груде золота.

Именно поэтому так абсурден социальный расизм богатых в отношении бедных. Богатый воображает себя «наиболее приспособленным» в борьбе за существование. В то время как для индивидуальной жизни на необитаемом острове он наименее приспособлен. Вся приспособленность богатого — это умение ставить себе на службу бедных. И богач, мечтающий о том, чтобы все бедные куда-то исчезли, просто дурак — ибо он мечтает о мире, в котором он не будет богатым. Впрочем, об этом я подробней писал в эссе «Зачем плодить нищету» где впервые и процитировал эту песенку.

Но, вернемся к самой Красной Шапочке. Для меня эта сказка, прежде всего, об отсутствии национального государства и проистекающих из этого отсутствия бедах и трудностях. Читателю это может показаться смешным и он решит, что Холмогоров притянет национализм ко всему.

Но давайте вспомним сюжет этой сказки. Начиналось это как классическая архаическая история о каннибализме и сексуальном насилии. Волк не съедал бабушку, а готовил из ее мяса и крови кушание, которое и предлагал Шапочке, та его вкушала, затем ложилась к волку в постель, и становилась его жертвой (как можно предположить, сперва сексуальной, а затем каннибалистической). Шарль Перро убрал неприличный для цивилизованного человека XVII века каннибалистический мотив, заменив его образом волка как соблазнителя. По сути сказка стала воспитательной историей об обращении юных дев с укладывающими их в постель назойливыми ухажерами и предупреждением против излишней доверчивости. Братья Гримм, в духе пуританского XIX века убрали и интенсивные сексуальные коннотации Перро, добавив оптимистический, в духе века прогресса, финал — дровосеки убивают волка и возвращают в мир и бабушку и Красную Шапочку.

Как видим, этот сюжет легко поддается трансформации и подчисткам, оставаясь в сути своей неизменным. Различается даже состав еды, которые несет с собой Шапочка — где-то рыбу, где-то головку молодого сыра, где тот самый пирожок — скорее всего киш, и горшочек масла. Но тот мотив, который в любом случае останется инвариантом, — и будет главным, — это мотив небезопасной дороги.

Волк является образом разбойника угрожающего путнику на лесных дорогах средневековой Европы. Впрочем, почему обязательно разбойника? До XVIII века волк сам по себе был реальной угрозой на дорогах Франции. Мне вспоминается плохой фильм «Чудо волков» с Жаном Маре, по мотивом заточения Людовика XI в Перроне. Где добродетельную аристократку, спешащую спасти короля, защищает от злых посланцев герцога бургундского стая волков, буквально растерзавшая отряд солдат. Запустение Европы в XIV–XV вв. после Черной Смерти максимально способствовало «чудесам волков». Дадим слово Фернану Броделю: