Каратель

Раздавая приказания, возясь с обезручевшими пулеметчиками, Серега с трудом удерживался, чтоб не обернуться и не поглядеть на Старого, подымающего пленных и притворно сердитым гавканьем строящего их в колонну по два. Глянул только тогда, когда скрип снега под ногами колонны замер где-то среди модулей, по ту сторону плаца. В горле немедленно вырос колючий кулак, и Серега сорвался с места, на ходу крикнув недоуменно вскинувшимся семейникам:

— Отойду на пять минут. Провожу…

Пробежавшись до края модульного городка, Серега догнал медленно ползущую колонну. Заслышав его шаги, Старый рявкнул на пленных и встал, непроницаемо глядя на запыхавшегося Сережика.

— Ты че?

— Я… Ну, проводить тебя немного… — неожиданно для самого себя сказал Серега. — Мало ли че…

— А. Ну, проводи. Если есть тако желанье. Че там, здорово пацаны переломались?

— Токарь хуже всех. И пальцы, и обе кисти вдобавок. Как стрелял, хуй его знает.

— Он твердый пацан, Сереж.

— Только сыкловитый больно…

— Ну, у каждого свои тараканы. — Сереге показалось, что Старый имеет в виду и себя и мягко пеняет Сереге за его нетерпимость. — А вообще, молодец, что догнал. Я тут забыл тебе кое-что сказать.

— Старый, я не…

— Обожжи. Дай сказать.

— Ладно, все.

— Сереж, у этого, Иудушки нашего, — Ахмет махнул стволом в сторону оставшегося позади плаца, имея в виду труп аэнбэшника, и Серега понял, о чем речь, — по карманам прошвырнись. Еще. В двух проходах от угла, третий по леву руку, такой же домик. Там двое. Еще с десяток в подвале, там, где ты караул грохнул. С теми поаккуратнее, это солдаты, сперва гранатами их. Обязательно гранат найди. Два километра в ту сторону — расположение, должны стоять такие же частники, как вчера, колонна-то, не забыл? До взвода. Че у них щас там, я не чую. Если шуметь не будешь, к вечеру сами придут. Где встречать, думай сам. Понял, все?

Ну почему всегда так? Почему ничто хорошее даже на минуту не задерживается на свете! А говну и крови — наоборот, конца-краю не видать… Ведь этот мужик, который, считай, минимум трижды сделал так, что Серега теперь живой, от которого он никогда не видел ничего, кроме хорошего, сейчас уйдет и никогда не вернется — Серега ясно чувствовал это. Ну зачем, зачем он становится каким-то… хуй его знает, что это, но такого его все боятся и хочется поскорей пристрелить, когда отвернется. Ведь может же он быть нормальным, как всегда! Вот сейчас, хотя бы. Ну зачем…

— Да. — Серега стоял перед Ахметом, силясь затолкать обратно лезущий из горла комок. — Понял. Спасибо, Старый.

— Держись, щегол. Не ссы никого. Давай. — Старый отвернулся и поплелся за тронувшейся колонной, смешно переваливаясь с ноги на ногу.

— Старый! — не выдержал Серега, и от принятого решения сразу стало немного легче. — Погодь! Я с тобой!

Поравнявшись со Старым, Серега поплелся рядом, отбрехиваясь от укоризен за оставленных без команды семейников.

— А, это. Еще знаешь че, пацанам твоим жопу подтирать никак будет, а кого просить… Токарь вон точно не станет. Ты это, скажи, чтоб доску обстругали и на козлы у очка ее. Мы так делали раненым. Тряпку кинут, он жопой поелозит, и рук не надо. Хуево напрягаться, просить кого-то.

— Обязательно. Спасибо, Старый. Я б хуй додумался…

— Думай о людях, щегол. Тогда не сразу пристрелят. Смотри, чтоб обстругали хорошо. Стеклышком лучше…

— Ладно… Э, вы че, суки! Э!!!

Растянутая глиста колонны остановилась, сморщившись в сокращающуюся кучку — было видно, как пленные пытаются покинуть первый ряд, не желая попадаться на глаза поднявшим стволы конвоирам. Зато кто-то покинул строй, размашисто растолкав мешающих выйти. К конвоирам решительно направлялась баба с прической совсем как у когда-то мелькавших в Городе панков — кровь склеила ее длинные волосы в какое-то невообразимое сооружение.

Сережик упреждающе поднял винтовку в лоб чокнутой, но Ахмет опустил его ствол — баба не дурила, она вполне нормально свихнулась. Он ясно чувствовал, как превратившиеся в один организм пленные замерли в ожидании развязки, как хищно их внимание ловит нюансы реакции конвоиров. Баба, направлявшаяся к ним с безумной улыбкой, была бы смертельно опасна, будь Серега сейчас один. Такой вполне под силу убирать пули со своего пути, а в ближнем бою с безумицей у Сереги шансов нет. Сияющие безумием глаза бабы красноречиво свидетельствовали о том, что сейчас Сереге пришлось бы бороться с человеком, открывшим в себе неизвестное, у баб оно открывается легче; особенно когда кто-то трогает их детей. Да, человек, какой бы он ни был, все-таки самое опасное творение природы, и нельзя спускать толпу со сворки, показывая ей такое. Такое надо ломать, тут же, не теряя ни секунды, забивать еще глубже, чем было до.