Каратель

Только от этого их смерть станет еще суетливей и потеряет последнюю возможность сохранить остатки смысла… Может, они заработали именно такой конец. Нет, я дам им эту возможность. Вряд ли хоть один воспользуется ей, но это уже неважно. Это уже подарок, само по себе — возможность самому выбрать свою смерть… Моим никто такого дара не сделал, они катались по полу, визжа от боли, а потом их перетравили, как крыс, не дав возможности встать и шагнуть на пулю. Сроду бы не поверил — ведешь людей умирать, а на самом деле делаешь им подарок.

Подумав о смерти своих близких, человек слегка удивился: то место, где когда-то тлела боль, вскидывающаяся ревущим пламенем при любом, даже самом легком прикосновении, не отозвалось. Человек бесстрастно ощупал рубец, паливший его с момента возвращения в Город: нет, ничего. Словно и не было. Этого места больше не существовало; впрочем, его и не было никогда.

Существовали только мысли, — напомнил себе человек, в который раз мельком изумившись простоте, лежащей под кажущейся многоликостью. Да, Мир вечно пребывает в той милосердной до абсолютной безжалостности простоте, которую замечают почти все дети и некоторые старики.

Сколько же я тут всего накуролесил, чтоб понять эту простую вещь, — усмехнулся человек и увидел перед собой свое Озеро, лежащее среди голого осеннего леса серым зеркалом под высокими облаками.

Вдохнув сырой и холодный осенний воздух, человек встал на пригорке у воды, улыбнулся и перестал быть.

Исчезнув, человек побыл всем — каждой каплей Озера; взлетел в облака, упал на лес, пройдя землю до самых соленых рек на огромной глубине и вновь возвратившись на поверхность бьющим из-под скалы родником, был выпит лосем и выссан сожравшей лося волчицей, пробежал ручьем по раскисшему от тающего снега полю, созрел в ягоде брусники, полетал над полем пухом одуванчика и проникся покоем настолько, что вспомнил о незаконченном деле, оставшемся в нескольких вечностях позади. Вернувшись через несколько мгновений и с хрустом втиснувшись на когда-то привычное место, Ахмет спохватился.

Не, не пойдет. Сережику добираться же, — и мельком, не удосуживаясь формулировать, обозначил Миру свою волю. Мир послушно и бездумно, словно садящаяся по команде собачонка, перетасовал волокна одной из мышц своего необъятного тела, и всем стало удобно. Присмотревшись, Ахмет недоуменно нахмурился, но менять ничего не стал — неважно. Пусть будет как есть. Вода его Озера притворилась водой карьера, притащив на его январские берега любимый Ахметов октябрь.

Ну и пусть. Как будто мне надо кому-то тут что-то объяснять, — наивно подумал слишком далеко отошедший от людей Ахмет. — Эти обойдутся, а Серега… Да пусть развлечется. К тому же тут потеплее.

Исчезнувший снег добил Сережика.

Где мы, сука?? Куда все подевалось? Че это за ебань?!! Почему мокро, где снег?! Лед на карьере где?! Мы где?!! — кричали и разум, и Серега, одновременно удивляясь, как ему удается сохранять видимость спокойствия и даже выполнять распоряжения Этого так, что Этот ничего не замечал.

Приказав Сережику уложить пленных в ряд и держать под прицелом, Ахмет порылся в разгрузке и вытащил пучок скользких пластиковых хомутов. Бросив их у обрыва, подошел к краю шеренги и рывком поднял первого — фиолетового негра с серыми губами. Заставил скинуть ботинки и бушлат. Крепко держа негра за вывернутую кисть, пригнул к земле и быстро повел к берегу, перед самой кучкой наручников сунув ему в печень практически весь кухарь. Пленный хекнул и начал валиться, по инерции переставляя ноги. Аккуратно уронив негра перед самым обрывом, Старый стянул ему за спиной руку и ногу и несильным тычком отправил в воду. Под обрывом плеснуло, и Старый пошел за следующим.

Сережик отвернулся от берега, оставляя в поле зрения лишь ряд ходящих ходуном рук, сложенных на затылках, — пленных здорово колбасило, однако ни один даже не пытался дернуться. Куча шмотья росла, и от механического шныряния Старого туда-сюда Сереге казалось, что голова вот-вот лопнет.

— Ты зачем их это, вяжешь? — спросил Серега чужим голосом, когда продолжать молчать стало невозможно.