На первый взгляд – ничего. Подставочка о двух ступеньках. Вот от тебя и оттолкнемся. В голове у Ахмета возник невидимый призрак давно умершего человека, обстоятельно сколотившего это неказистое, но глубоко продуманное издельице. Пол забетонирован. Стенки аккуратно зашиты жестью под рейку, загрунтованы и покрашены. Двурогая вешалка – тут висела тряпка и скорее всего комбез. Конкретный был мужик. Как он поступил бы… Да. Ахмет достал из поясной кобуры лезерман[52] и выщелкнул четырехгранное шило. Звякнуло со второго удара. За жестью и парой слоев иссохшего рубероида обнаружилась металлическая пластина, притянутая к деревянному тайничку на съеденные ржавчиной шурупы. Никаких усилий прикладывать не пришлось, пластина, оказавшаяся задней стенкой какого-то прибора, чуть ли не сама спрыгнула с гнилых, крошащихся пеньков. В нише лежал рыжий бакелитовый футляр полевого радиотелефона «Искра» – блестящий, ни пылинки, словно заложенный на хранение позавчера.
…Как странно. Мне абсолютно по хуй, что лежит в этой коробушке… – лениво удивлялся сам себе Ахмет, таща к себе увесистый футляр. А раньше на говно бы от любопытства изошел, прямо там открыл бы… Подойдя, осмотрелся и нарезал кружок вокруг – нет ли следов. Нет. Зашел. Да, никого не было; затопил печь, скинул куртку и волыну. Несколько раз выходил за снегом – плотно набитый в кружку, он давал от силы пятую часть воды… Эх, заварочки бы… – тоскливо вздохнул, пристраивая на венчающем печку тазике свою новую кружку. Ахмет почему-то был уверен, что нашел именно его кружку – того обстоятельного, педантичного старика, выстроившего во дворе коттеджа гараж, вырывшего и по-хозяйски обустроившего смотровую яму. Странное чувство – пожелав заварки, Ахмет вдруг понял, что совсем скоро хлебнет крепкого чаю, даже во рту послушно возник тот немножко банно-вениковый привкус, каким отдает крепко заваренный низкосортный чай – единственный, кстати, по-настоящему вкусный.
…Ну это уж дудки, усмехнулся человек, безразлично приготовившийся умереть на днях. Должнички вряд ли будут мне настолько рады… Он прекрасно понимал – в случае, если он сделает свою работу плохо, его снова ждут тупые удары пуль. Если хорошо – то придется узнать немного нового. Например, как от термобарического удара внутренние органы превращаются в кашу, лезущую из естественных и новообретенных отверстий… Или во, вчерашний тарарам-то! Вот на что раскрутить бы еще разок! Опять же никаких неприятных ощущений. Разнесло, и все… Ладно, давай-ка глянем, че там Фан Фаныч[53] заныкал, все равно кипятка еще ждать да ждать… Открыв защелку, Ахмет сдернул носовой платок с легкомысленными ромашками, прикрывавший содержимое.
…Оба-на. А Фан Фаныч-то не прост был, глянь-ко… На выметенный перед печкой пятачок вывалилась целая куча интересностей. Первым делом Ахмет поднял пистолет… Эт чо еще такое… Ага, тэтэшник. Ух ты, именной… «Генерал-лейтенанту Комарацкому А-Эн» – че-то не слышал о таком. Наверное, из самых ранних, при Берии еще… Точно – «за Аннушку»[54]. Ого! «…имени Службы и от меня лично. Л.П.» Ни хренашеньки-хрена, точно – сам Берия парня наградил… – Ахмет выкатил обойму… Незаряжен; значит, пружина еще жива. Ладно, все равно патронов нет, на место его. Че там у нас дальше. Ага. Фунты. Раз, два, три… Пятнадцать. Полусотенные. Это че получается? Шестьдесят пять? Нет, семьдесят пять. Немало, сто пятьдесят килобаксов. По тем временам это вообще невъебенные бабки. Вот и сами баксы, еще с маленьким бенни. Три; это че? – тридцать…
…Интересно, дядя, сколько ты народа за эти бабосы на Луну загнал. Ну-ка, а это че за мешочек. Че-то легкий совсем… В мешочке оказались бумажные пакетики из какой-то старой газеты… ну-ка, ну-ка… Ох, ни хуя себе! «Красная звезда», январь 54-го года… Развернув один из них, Ахмет вытряхнул на ладонь прохладную зеленую палочку, похожую на слегка окатанный морем кусочек толстого стеклянного карандаша… О, да ты и камнями запасся. Ну да, прииск-то рядом, за спирт поди у псарни[55] скупал… Вскрыв все пакетики, Ахмет сперва набрал полную горсть разнокалиберных изумрудных шпал и некоторое время наслаждался, поворачивая их к огню под разными углами – изредка, удачно повернувшись, какая-нибудь невзрачная палочка испускала яркий луч чистейшего, неправдоподобно зеленого тона. Впрочем, в массе необработанные изумруды выглядели не очень-то богато, то ли дело брюлики – пусть мелкие, зато как горят…