Каратила – третий раунд

Мужчина в спортивном костюме легко подскочил на ноги и, в несколько шагов преодолев разделявшее их с Егором расстояние, широко улыбнувшись, тоже протянул ему руку:

– Сергей, или, если может, слышал – Серега Мастер.

– Не доводилось, – ответил на рукопожатие Егор.

– Я вообще-то не отсюда, да и не по этой части…

– Ну понятно… – кивнул ему Мастер.

– Слышали мы тут о тебе, как ты вчера в общей хате козлов по стенке раскатал. Молодец, уважаю…

– Да я это, вроде как, только защищался, – смутился Егор.

– Все правильно сделал, беспредел в хате терпеть нельзя, а с беспредельщиков нужно спрашивать как с гадов… – одобрительно кивнул ему Сергей.

– А шмотки свои кинь вон на верхнюю шконку, туда где сейчас Винт дрыхнет, он сегодня после обеда пойдет на этап и освободит тебе место внизу.

– Спасибо.

– Эх, ну вот ты все испортил, – блеснул зубами Вован. – Здесь в дому «спасибо» не говорят, если хочешь поблагодарить, лучше говори «душевно».

– Ага, мне уже это говорили, только я никак не привыкну, – пожал плечами Егор.

– Да не приставай к человеку, хер моржовый, – ворчливо сказал Сергей, ткнув толстячка кулаком в бок.

– Мало ли как сказал, он никакого косяка не упорол, со временем обвыкнется…

Егор уже несколько часов находился в новой хате, и все это время он с интересом наблюдал за поведением своих соседей. Сергей был безоговорочным лидером, его слово всегда было последним, но в то же время он позволял себе и пошутить, и сам иногда становился объектом осторожных подколок со стороны острого на язык Вована. Сергей реагировал на эти шутки весьма благодушно, и хотя он однажды, после особо дерзкого выпада, пару раз ткнул кулаком в пузо Вовану, по всему было видно, что это скорее продолжение их шутливой пикировки, чем наказание. Толстячок, получив в пузо, состроил уморительную гримасу и преувеличенно заохал, но намек понял и впредь был осторожней. Третий сосед по хате, Винт, который уже проснулся, оказался парнем попроще – без особых изысков и претензий. С Сергеем он общался уважительно, но без излишней подобострастности. Винт был истинным обитателем тюрьмы, попавшим туда малолеткой еще совсем в юном возрасте и теперь не мыслящим себе никакой другой судьбы, кроме воровской. Разговоры в хате крутились вокруг привычной темы, как и кого взяли на этот раз и кто в каком дому сидел до этого.

– Винт, бродяга, ну как же тебя угораздило, всего через две недели после того, как ты откинулся с зоны, снова оказаться на шконаре? – задел больную мозоль худощавого Вован.

Винт весь прямо затрясся от злости.

– Да ну его нахер бля, все из-за мусорья поганого. Меня пара молодых ментят в электричке шмонать стали. Там какую-то бабу-лохушку на бабки выставили, вот они и шустрили по составу. У меня-то рожа приметная, да и к тому же руки все от перстней синие – издалека в глаза бросаюсь. Вот они ко мне и подвалили, у самих еще сопли под носом блестят, а туда же – «Гражданин, пройдемте». Ну я их и послал прямиком на хер. Тут они, суки позорные, мне ни за что не про что руки крутить стали, и меня совсем замкнуло. Я их, бля, вообще после зоны видеть не могу, а тут, ни с того ни с сего, опять такой беспредел… В общем, вырвался я, вынул перышко из кармана, маленький такой сувенирный ножик – лезвие у него всего в пол ладони длиной, и воткнул одному мусору это перо прямо в жопу… Тут сразу как воронье со всех сторон менты налетели, отдуплили меня по полной и закинули в воронок…

– Ну и надо он тебе было с ними цепляться, – захохотал Сергей,

– Ну прошел бы вместе с ними, что тебе – трудно было? Все равно они бы тебя потом выпустили. Тетку-то ведь не ты на бабки поставил.

– Не я, конечно! Поэтому я и послал их подальше, с какого члена я должен был с ними куда то идти. Да будь моя воля, я бы их всех зубами загрыз. И вообще, для бродяги тюрьма дом родной. Побывал на свободе, глотнул вольного воздуха, и обратно к хозяину…

Для Егора такое отношение к жизни было внове. Глупая бравада Винта, козырявшего тем, что он ни за что порезал человека, и тем, что тюрьма для него дом родной, вызывала в нем легкое недоумение и даже жалость. Как нормальный человек может сам стремиться очутиться в таком месте? Как может нравиться такая жизнь? При этом Егор благоразумно помалкивал, избегая высказывать подобные мысли вслух.