Караваль

– Скарлетт? – Голос сестры звучал сдавленно. Она как будто запыхалась.

– Да, это я! Сейчас войду!

– Нет! Не надо!

Последовал еще один глухой удар.

– Телла, что у тебя там происходит?

– Ничего… Просто… не входи.

– Если с тобой что-то случилось…

– Ничего не случилось. Но я… занята. – Телла умолкла.

Скарлетт не знала, как поступить. За дверью явно творится что-то неладное! И голос у Теллы странный.

– Скарлетт! – громко и возмущенно вскричала Телла, как будто увидела, что старшая сестра снова тянется к ручке. – Только посмей открыть эту дверь, и я с тобой до конца жизни разговаривать перестану!

Ей вторил другой, более низкий голос, определенно принадлежащий молодому человеку:

– Слушай, что сестра тебе говорит, – велел он.

Рикошетом отскакивая от искривленных стен коридора, эти слова обрушились на Скарлетт, подобно непрошенному порыву ветра, терзая не прикрытые одеждой участки кожи.

Шагая прочь, она ощущала пять разных ягодных оттенков собственной глупости: все это время она переживала о Телле, а той было на нее плевать. Она, вероятно, о старшей сестре и не вспоминала. Теперь, в постели с мужчиной, и подавно.

Скарлетт уверяла себя, что удивляться тут нечему. Нрава Телла всегда была необузданного и постоянно искала приключений. Но не сумасбродство сестры ранило больнее всего, а осознание того, что, хотя для нее младшая сестра – самый дорогой человек на свете, сама Телла ее чувств не разделяет.

Покинув семью, Палома, казалось, забрала с собой все самое доброе, что еще оставалось в душе мужа. Правила, которые губернатор Дранья стал устанавливать для дочерей, превратились из строгих в суровые – как, впрочем, и кара за непослушание. Останься Палома на Трисде, жизнь ее дочерей сложилась бы совсем по-иному. Скарлетт поклялась, что никогда не уподобится матери и не бросит Теллу. Что будет оберегать младшую сестренку. Хоть сама она была всего на год старше, не могла доверить заботу о Телле никому другому – а по мере взросления сестер становилось очевидным, что сама о себе Телла позаботиться не в состоянии. Чрезмерной опекой Скарлетт, увы, избаловала ее и вырастила эгоисткой, привыкшей ставить собственные интересы превыше прочих.

Дойдя до конца коридора, Скарлетт поскользнулась и упала на грубые деревянные доски пола. На этом этаже было холоднее, чем выше по лестнице. Или, может, это ей стало холодно от того, как обошлась с ней Телла – предпочла сестре какого-то парня. Вероятно, она даже имени его не знает! Скарлетт относилась к мужчинам с настороженностью, а Телла, наоборот, сама за ними гонялась в надежде получить любовь, которой обделил ее отец, но почему-то всегда выбирала самых недостойных.

Скарлетт подумала о том, чтобы вернуться в свою жарко натопленную комнату и укрыться под одеялом. Однако никакие удобства мира не соблазнили бы ее разделить постель с Хулианом. Также она могла бы спуститься и попросить у хозяйки другую комнату, но что-то подсказывало ей, что это неразумно: сама ведь подняла страшный шум, требуя впустить своего мнимого жениха.

Глупый Хулиан!

«Глупый. Глупый. Глупый…» — мысленно повторяла она до тех пор, пока веки не отяжелели и не закрылись.

– Эй! – Чья-то теплая ладонь дотронулась до плеча Скарлетт, возвращая ее в состояние бодрствования.

Скарлетт вздрогнула и, прижав руки к груди, открыла глаза, но тут же снова зажмурилась. Какой-то молодой человек, хоть и стоял от нее на некотором расстоянии, поднес фонарь так близко к ее лицу, что она ощущала, как тепло лижет щеку.

– По-моему, она пьяна, – услышала Скарлетт женский голос и тут же поспешила запротестовать:

– Ничего подобного!

Она снова открыла глаза. Молодой человек с фонарем, по-видимому, был на несколько лет старше Хулиана, но, в отличие от моряка, мог похвастаться начищенными до блеска ботинками и аккуратно зачесанными назад волосами. Он был привлекателен и сознавал это, судя по тому, с какой заботой относился к собственной внешности.

Одетый в ладно сидящий черный костюм, он был из тех парней, которых Телла называла смазливыми красавчиками, а сама втайне прикидывала, как бы привлечь их внимание. Скарлетт отметила, что руки незнакомца сплошь покрыты татуировками, чувственными и замысловатыми: непонятные знаки, траурная маска, губы, изогнутые в соблазнительной улыбке, птичьи когти и черные розы – все эти символы резко контрастировали с его лощеной внешностью и еще сильнее разжигали любопытство Скарлетт.

– Меня по ошибке поместили в комнату, уже занятую кем-то другим, – пояснила она. – Я как раз шла к хозяйке попросить другой номер, но…

– Вдруг заснули прямо в коридоре? – подхватила девушка, прежде предположившая, что Скарлетт пьяна.

Она стояла далеко от фонаря, а так как остальное освещение в коридоре погасло, Скарлетт не могла хорошенько рассмотреть ее лицо, но представляла его себе угрюмым и непривлекательным.

– Это не так просто объяснить, – начала было она и запнулась.