Караван-сарай

Хрустальный кот с красным воротничком
Идёт прямо вперёд.
Он грезит о всех тех, кого ему случалось любить.
Его хвост припудрен;
Глаза прекрасны, точно звёзды,
Его морда округла, как небосклон,
А уши по форме напоминают котят.
Это его дети,
Одному три года, второму – четыре.
У него есть свисток, вырезанный из финика,
Который позволяет ему отогнать сон;
Но знай он,
То не стал бы просыпаться.
Его мозг встал дыбом, лапы – в грязи,
Точно корни лотоса,
На котором прорастают восхитительные цветы,
Остающиеся невидимыми
Для всех, кто пытается их рассмотреть.

Некоторое время спустя я и сам отправился путешествовать. Италия, Константинополь, Южная Америка, Япония и Китай по очереди служили мне пристанищами на этом пути. Два года я не появлялся в Париже, и, признаюсь, впечатления от этой поездки заслонили собой все предшествовавшие события. Время от времени я задавался вопросом, что могло статься с четой Ларенсе, но их молчание казалось мне свидетельством если не счастья, то по крайней мере покоя этой пары – и, надо сказать, я не ошибся! Вернувшись в столицу третьего дня, я прогуливался после обеда по рю де ля Пэ, с удовольствием рассматривая витрины ювелирных магазинов, которые, право слово, радуют глаз ничуть не меньше экзотических цветов, когда увидел группу из трёх персонажей, два из которых были мне хорошо знакомы: навстречу шли Ларенсе и Розина в сопровождении совсем ещё молодого человека с романтически затуманенным взором, который сжимал подмышкой маленький чёрный портфель… Клод первым узнал меня и, как мне показалось, даже обрадовался: он выглядел подтянутым, просто любо-дорого смотреть; Розина особенно не изменилась, лишь её улыбка стала холоднее. Мы решили зайти в бар «Ритц». Молодой человек увязался с нами, и Розина, сообразив, что забыла нас представить, сделала широкий жест в его сторону:

– Прошу любить и жаловать, г-н Жак Она´, начинающий и уже очень талантливый литератор; его последний роман – квинтэссенция современности, я просто восхищена.

Пока нам готовили заказанный чай, я спросил Ларенсе о его трудах:

– Я почти перестал писать, – признался он, – в основном играю в гольф и забавляюсь с недавно купленным авто – сорок лошадиных сил! – думаю скоро отправиться куда-нибудь на юг: сделайте одолжение, давайте обкатаем его завтра, это настоящее сокровище, а вы, я знаю, любитель роскошных машин.

Воспользовавшись тем, что Розина на мгновение отлучилась, я спросил моего друга, не обзавелись ли они детьми? Тот помрачнел:

– Да, – ответил он, понизив голос, – в прошлом году у нас родился ребёнок, но долго он не прожил, что, может, и к лучшему: вышел эдакий монстр, ни рук, ни ног!

– Ну, по меньшей мере, вам удалось создать произведение, не наделав при этом последователей, – пошутил я, пытаясь скрыть тягостное впечатление, которое произвели на меня его откровения.

Когда вернулась Розина, юный автор испросил позволения прочесть принесённую с собой рукопись. Ларенсе при этих словах поморщился, одним глотком допил чай и, сославшись на необходимость заехать к механику, оставил супругу наедине с литератором, а меня утянул смотреть его машину:

– Как же я вам, должно быть, тогда досаждал, – мягко проговорил он, когда мы вышли, – теперь такие чтения отравляют мне жизнь, хотя этот Она´ и милый[186] тип.

– Ну что вы, вовсе нет – да и потом, пишешь всегда для кого-то. Смотрите: вы сейчас увлеклись автомобилями и приглашаете меня опробовать ваш болид: это вещи одного порядка. Я, например, на обратном пути сочинил на корабле вот это последнее стихотворение: хотите послушать? Кстати, презентуйте его от моего имени Розине сегодня вечером, я даже надпишу посвящение:

КАОБА