Караван в Хиву

К обеду воздух слегка прогрелся, но пыли на ветру еще не было, и Демьян решил сходить на базар за дыней: приметил днями одного старичка хивинца, который продавал шершавые, на удивление душистые, сочные дыни и кисти винограда.

– Промнусь и я с тобой, – решил Кононов. Федора будить не стали, он спал после утреннего караула. Сопровождать их вызвался Захаров. Он сноровисто пристегнул палаш, оба пистоля – за пояс.

– Ты, право, как в караул снарядился, – пошутил над ним Данила.

– Всякий наш выход в город подобен тайной рекогносцировке вражеских позиций, – в тон караванному старшине ответил Иван и оглядел критически старых казаков: все ли взяли из воинского снаряжения? – Зная ханское злоехидство, голому лучше не выбегать из нашего глинобитного бивака.

Вышли на улочку и завернули за угол, окунулись в ставшую уже привычной сутолоку караван-сарая. Миновали пограбленные наполовину лавки самарских купцов, покосились на стражу у их дверей, а те в свою очередь настороженно проводили взглядами урусов, протиснулись вдоль ряда груженных шерстью арб, разминулись с немытыми, зашарпанными, в лохмотьях бродячими дервишами, у поясов которых отвисали тяжелые тыквенные кувшины с подаяниями. Потом прошли мимо ряда низких ниш в стене караван-сарая. В каждой нише разместился купец. За спиной товар разложен. Покупатель, привлеченный зычными криками из ниши, либо склонялся вдвое, либо приседал на корточки перед купцом и начинал торговаться.

Завидев знакомого уже «ференги уруса», худенький купчишка обрадовался, засуетился, проворно перебрал ловкими руками с десяток ближних дынь и подал Демьяну действительно красавицу – тугую, нежно-золотистую, а запах от нее шел такой, что захотелось тут же отведать, хоть маленький ломтик.

– Бери, урус, лучше не найдешь во всей Хорезмской земле. Сам растил, поливал, тебе привез, – расхваливал купец, будто и вправду все минувшее лето растил и лелеял эту дыню именно Демьяну.

Демьян не скупясь расплатился, чем привел хивинца в настоящий восторг, и тот начал приглашать его непременно прийти завтра, обещая выбрать дыню не хуже этой.

Увлеченный разговором со словоохотливым купцом, По-горский вдруг кожей спины почувствовал что-то недоброе, взял дыню в левую руку, поспешно обернулся – Елкайдар!

За спиной Елкайдара, тоже на конях, сидели четверо слуг. Узнал бывшего хозяина и Григорий, поймал на себе сперва настороженный, потом удивленный и какой-то полуиспуганный взгляд Елкайдара. Но вот лицо хивинца покрылось желтыми пятнами, тонкий нос шевельнулся, словно у гончей собаки, почуявшей заячий след, в недоброй и насмешливой улыбке дернулись редкие длинные усы.

Григорий потянул было руку к пистолю, да вовремя опомнился – змею убить нетрудно, да самим потом не избежать смерти. Посмотреть надо, что предпримет ханский достарханчей. Но Елкайдар размышлял недолго: не удастся вернуть обоих – то одного-то вернет непременно. И махнул рукой слугам:

– Связать беглых рабов! Вот вы где наконец-то объявились!

У Демьяна от неожиданности разжались пальцы, дыня хлопнулась на каменный тротуар, скатилась в нишу. Купец, еще не понимая, что происходит, подхватил дыню и тут же протянул ее щедрому покупателю, да так и застыл, с вытянутой рукой, будто увидел нос к носу «служителя мертвых» в белой шапке: купец узнал ханского скатертника и догадался, на кого он кричал «рабы!».

Слуги Елкайдара проворно соскочили с коней, потянули из приседельных сумок арканы вязать беглых урусов и – вдруг замерли, когда увидели наведенные на них пистоли. Коверкая русские и хивинские слова, Кононов крикнул им:

– Будем убивать всех, кто поднимет меч на нукеров белого царя!

Иван при одном упоминании имени Елкайдара взъярился и выхватил оба пистоля, шагнул вперед, заслонил собой Демьяна. Гаркнул так, что купец с дыней шарахнулся в глубь ниши, будто и ему могла достаться шальная пуля:

– Назад! Ухо на ухо менять буду!

Слуги Елкайдара без толмача поняли, что от них требует этот страшный длиннолицый и длинноусый урус, в растерянности, боясь поднять глаза на хозяина, попятились. Елкайдар и сам замер в седле под дулами пистолей.

Проснулся боевой дух и в старом казаке Погорском. Он вынул свой пистоль, встал между Григорием и Иваном, по-хорезмийски выкрикнул:

– За все муки мои – убью! Пусть только кто шаг ступит навстречу!

Елкайдар понял – убьет: столько ярости вспыхнуло в кротких когда-то голубых глазах Погорского. Испугался, но просто уйти ни с чем не мог: назавтра об этом унижении узнает весь город, дойдет слух и до хана, высмеет пред другими, назовет трусливой собакой, которая боится палки в руках рабов.

– Позвать ко мне стражников! – крикнул Елкайдар в толпу, которая тесным кольцом, побросав торг, окружила трех урусов и знатного, многим ненавистного ханского достарханчея и его слуг.