Kardemomme (СИ)

Спиной к спине. Вполоборота. Разрядом прошибает от того, как он близко, как вздрагивает почти незаметно, как быстро облизывает губы, как прикрывает глаза на мгновение.

— Я скучаю, Тарьей.

Голос тихий и виноватый. Ломкий, как иссушенные умирающие листья. Скребет вдоль позвоночника, сдавливает горло жесткой ладонью.

Он рядом, так близко, только руку протяни, и можно пропустить сквозь пальцы мягкие волосы, коснуться щеки, положить голову на плечо и, опуская ресницы, вдохнуть его терпкий запах с нотками горьковатого цитруса.

Он рядом, но напряжение между ними так ощутимо, что воздух словно сгустился. Кажется, прямо тут, от одного — к другому, протянуты тонкие стальные нити, что звенят, вибрируют… не пускают.

Тихий вдох, и Тарьей наклоняется, сжимая руками виски. Жмурится, как от боли, тихонечко стонет.

“Я скучаю”, — и это больней, чем признание, глубже, чем обещание, важнее, чем весь чертов мир.

— Хенке… — срывается с губ ядерной бомбой, взрывая сознание, разламывая грудную клетку, изрубая все, что под ребрами, в кровавый фарш.

“Хенке”, — шептал ему после съемок, запуская руки под футболку, а губы жадно сцеловывали стоны с обветренных губ, скользили по лицу, пробовали вкус кожи на шее, плечах.

“Хенке”, — всхлипом, закусывая губу, откидываясь на подушки, зажмурившись до звездочек перед глазами под жадными поцелуями, исследующими грудь, живот, бедра… Боже…

“Хенке”, — сдавленным хрипом, отбрасывая прочь телефон, в котором так много, так много твоих новых фото. Так много ее.

“Хенке”

Ты все решил за двоих?

— Мне так тебя не хватает, — жалко и жалобно. Постыдно, убого. Не заслужил, не имеешь права, только не ты.

— Заметил, ты веселишься. Все соцсети в ваших с ней снимках.

Это даже не упрек, не досада. Холодная констатация факта. Ничего лишнего, просто слова. Плевать, что он видит и дрожь этих губ, и сжатые в кулаки длинные пальцы. Плевать, что Хенрик вздрагивает, как от пощечины.

Заслужил.

— Ты меня ненавидишь?

Передернет плечами. Сил нет даже чтоб усмехнуться. Ненависть, Хенрик? Это было бы так легко и логично, ведь правда? Ненависть…

— Нет. Я не ненавижу тебя.

— Тебе больно?

— Блять! Ты что за сеанс психоанализа тут устроил?! Хенрик… Все… все не так. У тебя девушка, ты влюбился. Будь счастлив. Ты не нашел времени даже на то, чтобы сказать. Я понимаю, так бывает. Но чего ТЫ ждешь от МЕНЯ прямо сейчас?!

“Я понимаю?”, — ха! Черт, это даже смешно. Не понимаю я ни хера. И не хочу.

— Она не моя…

Наверное, это предел, потому что у Хенрика срывает предохранители на раз. Иначе как объяснить тот вал информации, что захлестывает с головой, и он говорит, говорит, говорит. Торопится объяснить, оправдаться… вернуть. Вернуть все то, что проебал так бездарно. Повелся на какой-то мифический страх. Или глупый совет, что умудрился принять за разумный.

— … нельзя было так, я сейчас понимаю, но тогда казалось лучшим выходом. Потому что после того интервью, я не должен был говорить все, как есть, но разве мог я соврать?

Ты мог, Хенрик. Ты — охуенно хороший актер. Я убедился…

— …она знает о тебе и просто согласилась помочь. Я сам себя загнал в ловушку, нас обоих. Но я больше так не могу. Ты — лучшее, что случалось со мной. Я не хочу, чтобы это кончилось так. Блять, Тарьей, я не хочу тебя потерять. Я так запутался. Накосячил.

“Я так хотел бы поверить”

— Может быть, это к лучшему?

Откуда взялись силы? Почему получается говорить так небрежно, будто горло не стягивает невидимой удавкой, будто не дерет изнутри ржавой проволокой, будто… будто все хорошо. Будто ничего не случилось.

— Тарьей. Не надо.

Подскакивает на стуле, срываясь с места. Руки — в ладони. Тянет к себе, заглядывает в глаза. Там влажно и боязно, там, у зрачков. Там страх так огромен, что может утянуть за собой, если не уследишь и просто позволишь. Всего на секунду. И тогда пути назад уж не будет.

Ты просто умрешь.

Плюет на перешептывания и взгляды, кривые ухмылки случайных свидетелей. И весь его облик просто кричит: “Я здесь, перед тобой, для тебя. Пожалуйста, Тарьей”.

Снизу вверх — глазами в глаза. Подушечкой пальца вдоль запястья. Там, где колотится синяя венка.

Тарьей закрывает глаза. Считает до четырех. Изо всех сил кусает изнутри щеку. Больно-больно, только бы не закричать. Смаргивает злые слезы с ресниц.

— Мне предложили контракт. В тот день, когда ты дал то интервью. Я хотел посоветоваться, но потом…

“…но потом все пошло по пизде”

— Вчера я дал им ответ.

Хенрик не узнает свой голос, когда спрашивает осторожно. Страшно. Так страшно, будто стоишь на краю высотки, вглядываясь в кажущуюся ниточкой автостраду далеко-далеко внизу. И лишь один вопрос: “Шагнуть или нет? Шагнуть вперед, зная, что крылья никогда не раскроются за спиной? Или остаться на месте?”.

— Контракт?

— Новый проект канала Fox. Думаю, ты слышал о них… билеты уже куплены, Хенрик.

— Когда?

— За двадцать минут до полуночи. Я должен идти. Собираться.

Каждое слово, как утыканный иголками шар, что едва-едва продирается сквозь опухшее горло. Не моргать, не двигаться, иначе сорвешься. Громкий выдох как удар плетью наотмашь.