Kardemomme (СИ)

Не напоминаю, кто кого припечатал к стене, еще дверь за нами не успела закрыться. Кто жадно лез под футболку руками, кто вырвал из чьих джинсов замок с потрохами, кто первый рухнул на кровать, увлекая следом…

Ты ведь — Тарьей, когда это ты сознавался по доброй воле?.. Против воли, впрочем, тоже.

— Как далматинец. Пиздец, — вздохнешь горько-горько и откинешь голову мне на плечо, жмурясь от губ, выцеловывающих линию шеи.

— Хочешь, шарфик повяжем? Голубенький…

— Хуярфик, — огрызнешься вяло, а дыхание уже учащается, уже трешься бедрами о мой пах, прижимаешься. И мои губы все настойчивее, а руки спускаются к животу, поглаживая — пока что легонько, как перышком…

Кажется, с ужином маме и Карлу придется чуть подождать…

…

— … кричи, детка, кричи…

========== Часть 42. ==========

— Это был лучший день рождения в моей жизни, малыш.

Исак немного пьян и устал. У него в голове шумит от эмоций и счастья, что накрывает теплым одеялом и обнимает так сладко, так трепетно. Боже. Счастье. Его другое имя — Эвен Бэк Найшейм. Парень, что ворвался в его жизнь ураганом, перевернул с ног на голову, научил задерживать дыхание под водой и просто оставаться собой, не бояться завтрашнего дня.

“Минута за минутой, ты помнишь?”

“С тобой каждое мгновение равняется счастью”.

— Оставшиеся триста шестьдесят три дня года ты делаешь для меня все и даже больше. Я на самом деле не знаю, чем заслужил такого, как ты. Моего мальчика.

— Отхватил себе лучшего, да?

У Исака все тело ломит, и зацелованные губы горят, а еще он чувствует, что отключается, соскальзывая в нирвану и негу. Наверное, слишком много для одного дня? Слишком для одного самого обычного норвежского мальчишки, что лишь сегодня отпраздновал восемнадцатилетие. Слишком много счастья… Так много, что, кажется, разорвет на частицы. Меньше атома.

— Лучшего во всех параллельных Вселенных.

Это можно было бы счесть и за шутку, но голос задумчивый, и пальцы перебирают его волосы так осторожно, трепетно. А на окне — желтые шторы, за которыми по черному-черному небу раскинулся Млечный путь, что переливается сегодня россыпью бриллиантов. И это было бы самым красивым зрелищем в мире, если бы сейчас Исак не лежал на плече своего персонального чуда, сбывшейся сказки из детства: когда веришь, что все-все-все у тебя получится, и ты встретишь свою половинку — ту самую, на всю жизнь. И все последующие жизни тоже.

Его половинка пахнет свежим ветром и морем, немножечко пивом и одуванчиками, из которых он сегодня в парке все пытался сплести венок и ворчал, что сломает все пальцы, пока закончит. Эти прекрасные длинные пальцы, что умеют извлекать из тела Исака музыку, всего лишь касаясь, что берут карандаш и творят на обычной бумаге какое-то чудо.

“Эвен — самое лучшее, что есть в моей жизни”, — сказал он несколько дней назад лучшей подруге. Наверное, покривил чуть душой. Потому что Эвен — и есть его жизнь.

— Тебе завтра на занятия, спи.

И снова целует — невесомо и нежно, а потом шепчет что-то беззвучно, кажется, на английском. Исаку лень вслушиваться, Исаку так хорошо, словно он умер и попал в тот самый пресловутый Рай. Или понял, что будет жить вечно. И вечно любить. Самого странного и проблемного, самого красивого заботливого… Лучшего во всех этих гребаных Вселенных.

— Не хочу спать. Хочу смотреть на тебя, целовать. Хочу быть с тобой все время. Давай завтра останемся дома?

— Что насчет последнего теста по биологии, малыш? Давай, ты его сдашь, а я приготовлю ванну к твоему возвращению…

— … с персиковой пеной и со свечами?

— Хм… если ты так хочешь…

— Ой, успокойся, я пошутил.

— А что, это идея…

— Только попробуй, убью…

Убьет, зацелует, затискает, а потом запрет в спальне и не выпустит, пока оба не сорвут голос, пока буквально не смогут ходить, пока шея и плечи не покроются метками, над которыми ребята на следующий день будут ржать, а девчонки тихонько хихикать, пихая друг друга локтями…

— Спи, Исак, ты устал…

И правда, уже язык заплетается, и не только от пива и безудержной пати, что устроил Эвен сегодня ему. Они ввалились домой, когда уже сильно стемнело, и даже не озаботились тем, чтобы зажечь верхний свет. Потому что каждый предмет, каждый угол давно выучен наизусть, как и тела друг друга, что соединяются, и только тогда становятся чем-то настолько единым и полным… будто так было всегда.

Так правильно, боже.

— Я люблю тебя. Вдруг подумал, что никогда не говорил тебе раньше. Не знаю, как получилось. Я же без памяти в тебя… с первого взгляда… еще не знал даже… там, в столовой.

Эвен смеется тихонько, ласково отводит челку со лба.

— Ты мне это каждый день говоришь. По-своему. Не для всего в этом мире нужны слова, знаешь?

Исак хочет сказать, что самый счастливый в любом из миров. Он хочет сказать, как ценит и как дорожит, что сделает все… Он хочет целовать и прижаться так крепко… Он хочет… просто хочет, чтобы всегда было так.

*