Kardemomme (СИ)

— А дома кто-то остался? Если он вдруг вернется, а там…

— Линн подежурит. Точно думаешь, не надо позвонить его родителям?

— Не помнишь, что было в прошлый раз? Я не хочу спровоцировать… Черт, его телефон до сих пор не отвечает. Что если мы зря паникуем? Вдруг он просто не хочет, чтобы его нашли, решил побыть один?

— Конечно, он хочет, конечно, решил. Важно, можем ли мы допустить… Куда запропастилась Сана? Надо расспросить ее брата, быть может…

— Какие-то проблемы с телефоном, не знаю. Вильде поехала к ней.

— Эй, ты там плачешь?

— Мы не можем… не можем допустить, чтобы снова… В канун Рождества, как же так.

— Все будет хорошо, слышишь? Мы ничего еще толком не знаем.

— Что, если он придумал его? Если никакого Эвена нет.

*

— Это что?

— Просто велик. Хочу с тобой покататься. Ночь, ты и я. И все эти звезды. Правда, довольно морозно сегодня, но снега почти нет.

— Ты же знаешь, что я всегда согрею тебя, мужчина моей мечты.

— Что ты сказал? Повтори.

— Мужчина моей мечты. Исак Вальтерсен, ты — мужчина моей мечты. Я всю жизнь тебя ждал… Давай посмотрим на звезды.

Ветер бьет в лицо, и мороз расцвечивает бледные щеки румянцем, дышит холодом за воротник и заставляет жаться ближе к тому, кто сидит впереди и крутит педали быстрей, и быстрей, и быстрее. Исаку кажется, эта ночь — только для них. Может быть, они и остались только вдвоем в этом мире, а все остальные — все-все-все на планете — растворились, исчезли куда-то, позволив им остаться наедине, чтобы решить… чтобы быть только вдвоем.

Эвен смеется, откидывая голову назад, и его колени почти что врезаются в руль. Исак хохочет, точно эхо прокатывается по узкой улочке — он раньше считал себя длинноногой орясиной, орангутангом почти что. А потом встретил Эвена. И, наверное, умер. Потому что в мире живых таких идеальных людей не бывает, таких совершенных.

— Знаешь, а я просто понял. Кто-то там, наверху, создал тебя специально для меня. Слышал, что каждому человеку предназначен только один? Его половинка.

— Никогда не верил в эту сопливую чушь. Пока не встретил тебя.

Исаку хочется забраться на багажник с ногами. Ему хочется танцевать и орать, срывая горло. Ему хочется, чтоб все Осло, вся Норвегия, весь этот мир — замерли на мгновение и увидели, поняли…

“Он — только мой, для меня, слышите, вы? Не уйдет! Это не какая-то прихоть, не развлечение на вечер, это настоящее! Это он. Эвен, тот, кто делает меня цельным, живым. Дает мне дышать полной грудью, оставаться собой. Это — он”.

— Я чувствую, ты дрожишь. Потерпи, тут за поворотом — кофейня. Уверен, тебе понравится их латте с корицей.

— Ты обещал меня греть.

— И от своих слов не отказываюсь… Приехали, дай мне руку?

Исак не знает, что такого он сделал в своей жизни, что мальчик, похожий на Бога, дышит ему на ладони, согревая. Мальчик, что смотрит на него так, точно видит в нем какое-то откровение или смысл всего бытия. Мальчик, что трепетно, бережно… почти задыхается, когда губами накрывает губы, когда несмело тянет вниз “собачку” замка на его куртке. Мальчик, что обращается, как с сокровищем, величайшей ценностью мира.

“Что я сделал такого? За что он любит меня? Я ведь… я даже и не обычный, — ущербный, поломанный жизнью, бракованный товар, который бы надо отправить в утиль…”

— Что, спрашиваешь, сделал, Исак? Ты родился. Нет такой вселенной, в которой я мог бы не полюбить тебя, понимаешь? А все остальное… не смей… никогда не смей вот так… про себя…

Отодвинет в сторону горячую чашку /и откуда она здесь появилась? когда бы?/ протянет через стол руки, чтобы обхватить запястья, погладить нежно пальцами, а потом сплести… Так, как сплетаются молнии в небе, а нитки — в клубке. Так, чтобы — единое целое. Навсегда.

— Ты ведь не знаешь, я не говорил. Я боялся… так боялся тебя потерять. И от друзей тебя прятал, потому что они, точно знаю, начнут… этот контроль… Не удивлюсь, и третьего бы к нам на свидание засылали.

Его мелкой дрожью колотит и зубы почти чечетку выбивают. И странно, что Эвен не пытается понять, о чем тот вообще говорит, разобрать хотя бы отдаленный смысл в этом сумбуре. Он просто прижимает палец к губам и качает головой, улыбаясь.

— Я люблю тебя, и ты — не сломан. Это единственное, что имеет значение.

Горячие капли срываются с ресниц, попадая на руки. Обжигают. Эвен соберет соленую влагу губами, запустит в волосы пальцы.

— Я здесь и никуда не уйду. Никогда, слышишь? Ты не будешь один.

И да, Исак на самом деле может поверить, что это будет и дальше. Что мальчик, похожий на Бога, не сможет его не любить. Ни в одной из бесконечностей параллельных Вселенных, и где-то, может быть, у них на окнах желтые шторы, а где-то ни один из них не ходит в Ниссен, где-то Сана охотней дает списывать на биологии, а Эвен не грезит будущим режиссера… Но любит… так любит его.

— Твой латте почти что остыл. Между прочим, у нас еще в планах прогулка.

Нет, ничего не случилось.

— Я так люблю тебя, Эвен.

*

— Передай всем отбой, Исак в порядке, он просто хотел побыть со своим парнем, чтобы вы за спиной не дышали. Эвен позаботится о нем.

— Эвен? Значит, он существует?