Кардонийская рулетка

— Помпилио стоически переносит свалившиеся на него трудности, — улыбнулась Лилиан.

Шутливый тон сбил Фредерика с толку: в конце концов, речь шла о заключенном в тюрьму человеке, однако молодой мужчина решил поддержать супругу:

— Надеюсь, у него сырая камера?

— Какая из них?

— Что значит — какая? — окончательно растерялся дер Саандер.

— Помпилио занял пять комнат на втором этаже главного здания, — сообщила молодая адира. — Теперь туда никого не пускают, чтобы не мешать ему страдать.

— Ты шутишь?

— Нет.

— Вот ведь клоун!

— Клоун, — согласилась Лилиан. — Но при этом Помпилио позволил кардонийцам сохранить лицо.

— То есть?

— Антонио мог расценить арест брата как личное оскорбление со всеми вытекающими последствиями: резкие ноты, разрыв отношений и демонстрация силы… А лингийцам есть что продемонстрировать.

— Да уж. — Фредерик почесал кончик носа, представил доминаторы над Унигартом, не один, как во время выставки, а штук десять, и почесал снова.

— А благодаря Помпилио выходка Дагомаро превратилась в милую шутку, о которой долго будут рассказывать анекдоты в светских салонах: пять комнат, прислуга, обеды из «Маяка». Помпилио дал понять брату, что не против подыграть консулу и отношения между Кардонией и Лингой не испортятся. Во всяком случае, не из-за этого.

— Как все сложно, — вздохнул Фредерик.

— Проще, чем кажется, — рассмеялась Лилиан.

— Я не политик.

— С опытом придет.

— Лысый Кахлес даже в детстве разбирался в этих головоломках лучше, чем я сейчас, — уныло признал дер Саандер.

— Но лысый Кахлес сидит в тюрьме, а ты готовишься к триумфу. — Лилиан погладила мужа по щеке. — К первому в своей жизни триумфу.

— Который стал возможен лишь благодаря тебе.

— Нет, — тихо ответила молодая женщина. — Это наш триумф, твой и мой.

— Я люблю тебя, Лилиан.

— Я…

Лимузин остановился у ступеней Дворца, и ответ молодой женщины потонул в гомоне толпы.

Которая, как обычно, состояла из репортеров и зевак.

Довольно большая и шумная толпа, отвлекающая на себя все внимание полиции. Люди плотно облепили ограждения и громко кричали, надеясь услышать ответы:

— Вы еще верите в успех переговоров?

— Почему вы не уехали?

— Будет ли война с Лингой?

Лайерак не слышит вопросов, но представляет их. И улыбается.

Остальные каатианцы давно прибыли, ожидают посланника во Дворце, по лестнице торопливо спускается парочка мужчин в сюртуках Дипломатической службы, но их можно не брать в расчет. Настоящие противники внизу: четверо телохранителей, успевших окружить роскошную «Колетту Витарди», да десяток полицейских. Полицейские сосредоточенны и хмуры: им уже рассказали о покушении на Махима. Полицейским имеет смысл утроить бдительность, но толпа мешает. Полицейским кажется, что опасность может прийти из толпы.

В принципе, правильно кажется.

Лайерак улыбается.

Полицейских и телохранителей в три раза больше, чем солдат свободы, но это ничего не значит: они уже проиграли. Потому что Огнедел твердо решил выиграть эту партию.

Лайерак встает из-за столика летнего кафе и неспешно движется к Дворцу. Лайерак выглядит заурядным зевакой, и лишь объемистый саквояж в левой руке немного выбивает его из образа. Но кто подумает, для чего зеваке саквояж? Кто обратит внимание на такую мелочь? Верзийский жандарм обратил бы, лингиец из тайной полиции обратил бы — их обучают бороться с террористами, а вот на Кардонии таких профессионалов нет.

Здесь безопасно. Лучшее место во Вселенной, чтобы поменять ход истории.

Лайерак улыбается.

Из лимузина выходит красивая молодая пара: мужчина в треуголке и строгом сюртуке — посланник дер Саандер и женщина в голубом, его жена. Мужчина выходит первым, подает даме руку. Она что-то говорит. Они улыбаются.

И Лайерак улыбается, на ходу расстегивая саквояж и доставая «Брандьер».

Полицейские отдают честь.

Встречающие начинают громко говорить, они мрачны и совершенно растеряны. Наверное, рассказывают о том, что натворил Шо. Но посланник не успевает ответить.

Первый выстрел.

Первый крик. В нем больше удивления, чем страха.

Полицейские и телохранители еще ничего не понимают, встречающие разевают рты, дер Саандер поворачивается. А его жена бледнеет.

В толпе четыре парня с револьверами, и потому за первым выстрелом сразу же звучат три. А потом снова четыре, на этот раз залпом. Кто-то из телохранителей падает, кто-то прячется. Встречающие бросаются прочь, полицейские лезут в толпу. А молодой посланник закрывает собой жену.

Пытается закрыть.

Бесполезно.

Лайерак с наслаждением выстреливает в каатианца из «Брандьера» и громко смеется, когда мощный алхимический снаряд швыряет жертву на лестницу.

— Нет!

Женский крик. Пронзительный, однако его заглушает дикий вопль вспыхнувшего факелом мужчины.

— Фредди!!

Но от горючей смеси не отмыться.

Вопли, выстрелы, вопли — музыка огненных представлений. Трещат револьверы, но подлинная красота происходящего не в них. Револьверы обрамляют явление «спичек», людей-факелов, людей огня… Огонь очищает. И неслучайно именно в огне рождается Новый Герметикон. В муках и с воплями. С выстрелами и снова — воплями.

В огне.